Шрифт:
— Мы знали, брат, что ты едешь от русских, мы знали, что ты слуга ханши.
— И вы не тронули меня и даже позволили жить под одной крышей! — подавленный этими словами, произнес аварец.
— Да. Шамиль и Рамазан не хотели этого, но и я, и Hyp-Али верили тебе и надеялись, что слово аллаха и наша правда откроют тебе глаза.
— И вы не ошиблись, братья, — дрогнувшим голосом сказал Абу-Бекир.
— Садись, друг, и не вспоминай прошлого, а ты, Шамиль, прочти нам, что пишет ханше русский генерал.
Шамиль осторожно вскрыл конверт и стал читать письмо генерала Розена. В одном месте он улыбнулся и прервал чтение:
— Плохой переводчик у генерала. Арабское слово «муллахак» он путает с кумыкским словом «мульчахак». — Продолжая читать, он на ходу переводил с арабского на общепонятный всем лезгинам язык. Когда он закончил, Гази-Магомед сказал:
— Что ж, Шамиль, ничего нового в этом письме! Сними копию, а его верни Абу-Бекиру. Заклей так, чтобы ханше и ее сыну и в голову не пришло, что мы прочли письмо генерала.
Спустя час аварец уехал. Вечером отряд мюридов во главе с Гази-Магомедом оставил аул.
Глава 19
Спустя четыре дня после столь постыдного приключения подпоручик Петушков, все такой же хмурый, еще не успокоившийся и злой, был вызван к полковнику Чагину. Писаря, которым все эти дни Петушков не давал ни минуты покоя своими придирками и руганью, вздохнули, когда подпоручик ушел.
— Взял бы черт эту проклятую язву, чума подлая, — глядя ему вслед, сказал один из писарей.
— Ходит словно бешеный, житья от него совсем не стало. Одно слово — подлец! — вздохнул старший из писарей Антоныч.
— Ему, бают, в княжом доме по сусалам надавали, да не сам князь или кто из господ офицерей, а самые что ни на есть простые мужики, крепостные князя, — шепотом поделился новостью белобрысый писарек.
— Ну, ты помалкивай, мелешь, чего и сам не знаешь! — рассердился Антоныч.
— Да я, Иван Антоныч, повторяю, что другие говорят, — виновато сказал писарь.
— Все говорят, а ответишь за всех ты, — проворчал Антоныч, снова берясь за перо.
Предчувствуя недоброе, Петушков не сразу вошел к полковнику. Он несколько раз взволнованно оправил сюртук, пригладил свой кок, и оглянувшись по сторонам, быстро перекрестился, потом осторожно постучал в дверь. В комнате находились Чагин и Юрасовский. Полковник курил трубку и едва ответил на приветствие Петушкова. Юрасовский только повел глазами.
— Изволили требовать? — наклоняя корпус и голову, осведомился подпоручик.
— Да, — выпустив клуб дыма, сказал Чагин, поднимая глаза на Петушкова. Юрасовский молчал и пристально, словно впервые увидел, разглядывал подпоручика, а Петушков, чувствуя себя несчастным и жалким, продолжал стоять все в той же смиренной позе.
— Расскажите, подпоручик, как это вы с крепостными водку пили и в обнимку плясали, — вдруг сказал Чагин.
— Не пил… и не плясал, господин полковник, — пробормотал Петушков.
— И пил, и плясал, и чуть по физиономии не получил. — При каждом слове Юрасовский загибал по пальцу.
— Как честный офицер и дворянин говорю — неправда! — срывающимся голосом воскликнул подпоручик.
Но Чагин движением руки остановил его.
— Дрянной вы офицер, вот что должен сказать вам. И не лгите. Нам все известно: и как вы водку хлестали с мужиками Голицына, и как в слободке с маркитанткой и фурштадтскими солдатами отплясывали.
Кровь залила лицо Петушкова.
— Пьян был, извините, ничего не упомню.
— И пить надо умеючи, и веселиться с себе подобными, — наставительно заметил Чагин.
— А он и пил с себе подобными, — ехидно вставил Юрасовский.
Петушков поежился и промолчал.
— Ну так вот, нам следовало бы отдать вас за поношение офицерского мундира полковому суду чести и исключить из офицерского звания за бесчестье, кое вы нанесли армии и дворянам. — Чагин поднялся и, выбив свой чубук, продолжал: — Но, учитывая, что вы еще молоды и глупы, а мы с подполковником, — он трубкой указал на Юрасовского, — виноваты в том, что допустили вас до службы в адъютантах отряда и тем самым не доглядели, мы и решили, — Чагин снова уселся и немного помолчал, — предложить вам одно из двух: либо самому подать рапорт с просьбой об увольнении со службы, либо немедля перевестись от нас в ремонтную или провиантскую роту в Кизляр. Что вам, сударь, наиболее удобно, доложите нам, — попыхивая дымом, закончил полковник.