— Сей штабс-капитан происходит из стародворянского рода помещиков Небольсиных, сын генерал-майора, герой Елисаветпольской баталии, лично взявший в рукопашном бою корпусное знамя Садр-Азама Персии, был тяжело ранен и находился в годичном отпуске на излечении от ран.

— Награжден? — коротко спросил царь.

— Орденом святого великомученика Георгия четвертой степени за бой под Елисаветполем и орденом святого равноапостольного Владимира с бантом за поход в Салатавию, Чечню, и Дагестан.

— Отличный офицер! — похвалил царь.

— Его высокопревосходительство граф Иван Федорович Паскевич, лично знающий сего молодого офицера, сам представил его в штабс-капитаны после Елисаветпольской победы, — вставил Бенкендорф, умалчивая о письме Паскевича к нему.

— Так за что же произошла у них дуэль? — после недолгого молчания вновь заговорил Николай.

Упоминание о Паскевиче сразу расположило царя к офицеру, досель вовсе ему не известному.

— Граф, — он сочно повторил, — граф Паскевич не очень щедр на похвалы, значит, сей штабс-капитан…

— Небольсин! — подсказал Бенкендорф.

— Небольсин стоит этого внимания. Так из-за чего же произошла у него с князем картель?

Бенкендорф сделал скорбное лицо и, вздохнув, еле слышно произнес:

— К сожалению, государь, пролилась кровь из-за женщины… холопки, простой крепостной девки князя Голицына…

— Как женщины? Но ты же сказал, что дуэль эта вызвана совсем другой причиной.

— Совершенно справедливо, государь, — наклоняя голову, подтвердил Бенкендорф, — но это есть как бы предлог, причина же таится в ином. Князь Голицын вместе с некоторыми знакомыми ужинал в ресторации небезызвестного вашему величеству француза Андрие.

Царь слегка кивнул, продолжая слушать Бенкендорфа.

— Здесь же, за портьерой, находился и штабс-капитан, тоже проводивший вечер со своими друзьями. Князь Голицын, как вы знаете, государь, всегда кичился своим родом, возводя его чуть ли не к незапамятным временам Рюрика…

— И что же? — спросил явно заинтересованный царь.

— Вино, собеседники и сама тема их непозволительного разговора довели опьяневшего князя до того, что он… — шеф жандармов остановился.

— Продолжайте, Александр Христофорович, — постукивая пальцами о ботфорт, приказал царь.

— …что полковник Голицын, не стесняясь быть услышанным сидевшими в зале лицами, сказал, — Бенкендорф понизил голос, — что царствующая династия в России не самая древняя и знатная. Что бояре Романовы при московских царях всегда сидели ниже Голицыных, что Рюриковичей оттеснили от трона жалованные графы, худородные дворяне и остзейские бароны, — он чуть улыбнулся.

Николай холодно молчал.

— Сказано было и то, что при Годунове ваши предки, государь, на царских обедах садились только за вторые столы.

— Так, так! — наконец изрек Николай, еле сдерживая охвативший его гнев.

Бенкендорф был доволен. Он видел, что сообщение попало в цель.

— Кроме того, ваше величество, Голицын допустил еще одно оскорбление роду Романовых, а значит, и династии.

— Говори все, Александр. Христофорович, без утайки, — тихо попросил царь. Его холодные, цвета олова глаза загорелись.

— Князь позволил себе сказать, что царевна Софья Алексеевна, сестра Великого Петра, была любовницей его прадеда, Василия Голицына, и даже имела от него ребенка.

— Das ist doch eine alte lumpige vergessene und kaum wahrscheinliche Geschichte [31] , — отвернувшись к окну, сказал царь.

— Вот в эту-то минуту появившийся из другого зала штабс-капитан и назвал Голицына лжецом и трусом.

— Это меняет дело, — тихо, как бы самому себе сказал царь.

— Не довольствуясь этой отвратительной ложью, князь Голицын и некоторые его друзья договорились даже до того, что их, потомков Рюриковичей, отпрысков знатных и древнейших фамилий, вы, государь, не допускаете до себя, заменяя русских дворян худородными графами из немцев, — тут Бенкендорф снова улыбнулся и показал на себя.

— Кто был с Голицыным? — с трудом проговорил царь. Бешенство и гнев охватили его.

— Два брата Мещерских, корнет лейб-гвардии Андрей и его брат, вашего величества камер-юнкер, Василий. Эти вели особенно непочтительный разговор с князем.