— Мы к вам, Александр Николаевич. Завтра уходит оказия в Грозную. Вы уезжаете с ней? — спросил Туганов.

— В восемь утра. А что, разве кто из вас тоже отправляется с нею?

— Нет, мы остаемся здесь, но просим разрешения проводить вас до блок-форпоста, это в восьми верстах от крепости. Мы, Тугановы, Собиевы, Абисаловы, Кабановы и еще кое-кто, хотим проводить вас, нашего кунака, по обычаям осетинской старины, — сказал Туганов.

— Спасибо! Буду рад этому… Мне очень, — он повторил, — очень понравились и гостеприимные хозяева, и ваши обычаи, и все те, кто так радушно встретил меня в ауле.

— Итак, до завтра, до восьми часов… А теперь, это уже наша к вам просьба, я и Сослан Урусбиевич хотим подарить вам на память вот этот старинный кинжал, — доставая из коврового хурджина оружие, сказал Туганов. — Это — базалаевской работы, сталь чистая и прочная, как гурда, а чернь, серебро и золото по рукояти и ножнам сделаны в наших горах, в ауле Дурдур знаменитым оружейником Хамматом.

— Что вы, как я могу взять такую бесценную вещь, — искренне изумился Небольсин.

— Можете. Это дают вам кунаки, ваши друзья до последнего дня вашей жизни.

— Болшой будет обида… Нехорошо здесь будет, если не берешь, Алксан, на зарда [41] , — поддержал друга Абисалов, и Небольсин обнял обоих.

— Беру и отдаю вам на всю жизнь и дружбу и любовь брата, — сказал он. — Сеня! Дай ящик с пистолетами Лепажа…

— Это те, из которых Голицына подстрелили? — ухмыляясь, уточнил стоявший в дверях Сенька.

— Да!.. Чем может военный человек отдарить других военных в подобном случае? — беря в руки ящик из черного полированного дерева с богатой инкрустацией по крышке и бокам, сказал Небольсин. — Тоже оружием. Так вот, друзья мои, прошу принять от меня эти пистолеты. — Он вынул изящные длинноствольные «лепажи» и протянул их гостям. — Это последней модели. Шестигранные с сильным боем, дуэльные, — пояснил он.

Абисалов не понял и половины сказанного Небольсиным, но прекрасный пистолет, тщательно и любовно сделанный французскими оружейными мастерами, захватил его.

— Дуэльные? — засмеялся Туганов. — У нас дуэлей не бывает. Если нужно, рубят или стреляют врага без церемоний. А за подарок — спасибо. Прекрасный пистолет! — разглядывая «лепаж», похвалил он.

— Из него я отомстил на дуэли своему врагу, — сурово и холодно проговорил Небольсин, — и знаете… только после этого обрел покой. На душе стало легко, и опять захотелось жить!

Туганов внимательно посмотрел на штабс-капитана.

— Я понимаю вас и разделяю вашу радость. Только кровь врага, смерти которого ищешь все время, радует мужчину. Я беру этот пистолет и… — он поднял руку с «лепажем» над головой, — клянусь вам, что постараюсь убить из него моего кровника, предателя, нарушившего честь и вековые адаты горцев… кабардинского князя Кожокина, изменнически, из-за угла, убившего моего дядю, известного в горах и среди русских, друга Ермолова, Татархана Туганова. Подлый убийца знает, что я ищу его, что я хочу его крови, и он прячется у себя в Кабарде, боясь высунуть нос на линию. Но… кровь дяди будет отомщена, я возьму ее и у князя, и у всего рода. Клянусь вам нашей дружбой, если поможет бог, я убью его из этого пистолета!

— Желаю вам этого, — сказал Небольсин, а Абисалов, видимо, понявший все сказанное Тугановым, коротко сказал:

— Аллах поможет нам, и мы это сделаем!

Вскоре они ушли. Небольсин стал готовиться к отъезду.

Утром в половине восьмого забили барабаны батальонов, уходивших в Грозную; за стены крепости проскакали конные сотни Волжского полка, потянулись орудия, зарядные ящики, фуры, обозы, пароконные телеги, экипажи, молоканские мажары, провожающие оказию люди.

Полусотня осетин во главе с Абисаловым, Тугановым, Алдатовым и длиннобородым вахмистром Тлатовым подъехала к «дому для проезжающих господ», где ожидал ее Небольсин. Сеня с чемоданами, баулами и запасным оружием своего барина, уже сидел в возке.

Осетины подвели заручного, оседланного коня Небольсину, и он, вскочив в седло, вместе со всей полусотней направился к дому Огаревых, на балкончике которого стояла Мария Александровна. Небольсин соскочил с коня и, поблагодарив хозяйку за уют, радушие и гостеприимство, вместе с Огаревым, сидевшим на высоком гнедом мерине, под звуки сопилок, дудок, бубна и пение осетин на рыси отправился к строившейся за крепостью оказии.

После церемониального прощания коменданта с уходившими в Грозную войсками оказия под звуки горна и треск барабанов вышла на назрановскую дорогу. Ингуши, осетины, пешие казаки, женщины, торговцы, дети, стоя по обочинам дороги, провожали их, махая платками, папахами и выкрикивая добрые напутствия.

Сначала прошла сотня волжских казаков, за нею два орудия, готовых к открытию огня, затем две роты апшеронских солдат, за пехотой — обоз и гражданские, или, как их называли, вольные переселенцы, торговцы, солдатские жены. Потом опять пехота. По сторонам двигались конные разъезды, а впереди оказии, в полуверсте от головы колонны, шагом шли дежурная полурота и дозорная полусотня казаков.