— Вы должны обратиться к генеральному прокурору, но я полагаю, что все будет в порядке, так как и у меня и у генерального прокурора цыплячьи сердца!

Один англичанин передал, что при встрече с Линкольном его поразили «мечтательные блестящие глаза, которые, казалось, не глядя на вас, видели насквозь». Хэй рассказал, как Линкольн взглянул на одного подозрительного типа: «Он видел его насквозь до самых пуговиц на спине сюртука».

Английский писатель Эдвард Дайси записал анекдот: «На первом же военном совете, состоявшемся после того, как президент принял на себя верховное командование армией вместо Мак-Клеллана — этот генерал не пришел и на следующий день просил извинить его, так как он забыл о заседании, — Линкольн оживился.

— Теперь я вспомнил, — сказал он, — одно дело об изнасиловании, по которому я выступал. Защитник спросил потерпевшую, почему она рассказала мужу лишь в среду об изнасиловании, которому она подверглась в воскресенье? Женщина ответила, что это как-то выпало у нее из памяти… Судья немедленно отклонил иск.

Дайси добавил, что такие рассказы «выглядят в печати сухими, если вы не можете вообразить той усмешки, которой они сопровождаются, сверканья глаз рассказчика и привычного для него поглаживанья колена рукой».

Хэй считал, что было много фотографий Линкольна, но ни одного настоящего портрета: «Искусство графики было бессильно перед лицом, которое изменялось тысячей тончайших градаций линий и контура, света и тени, блеска глаз и изгибов губ, всей гаммы эмоций от серьезности к веселью и от бесшабашного, радостного смеха к невидящему взгляду, устремленному вдаль».

Конгрессмен Генри Дауэс из Массачусетса сказал: «Ни у одного человека не было такой политической проницательности (как у Линкольна), дававшей ему возможность собирать вокруг себя людей, искренне поддерживавших правительство, и соперников, имевших антагонистические теории, непримиримых врагов, которые в других условиях развалили бы любое правительство. Он становился все более мудрым, горизонты становились все более широкими; по мере того как увеличивались трудности и множились опасности, он становился все сильнее, пока в конце концов стал чудом нашей истории…»

Лэймон сказал, что Линкольн рассматривал необходимость носить перчатки на официальных церемониях, как «жестокое обращение с животными». На одном приеме президенту захотелось особенно сердечно пожать руку старому иллинойскому другу, и белые лайковые перчатки с треском лопнули. Стоявшие в очереди услышали слова Линкольна:

— Что ж, мой дорогой друг, не нам с тобой их носить. Они не пригодны для рукопожатий между старыми друзьями.

Он вообще не любил перчаток, рассказывал Брукс; он видел, как Линкольн однажды вытащил семь или восемь пар перчаток из карманов пальто, где он накопил все, что ему каждый раз навязывала миссис Линкольн.

Однажды Линкольн с женой и другими лицами посетили госпиталь. Линкольн и Брукс остановились у койки раненого солдата, который в бледной руке держал какой-то листок и смеялся. Линкольн заметил, что дама из религиозного общества, давшая солдату этот листок, стоит поблизости, и сказал солдату:

— Вряд ли уместно смеяться над презентом. Дама, несомненно, хотела сделать благое дело.

— Как же мне не посмеяться, мистер президент, — сказал солдат, — эта женщина дала мне трактат «Танцевать — грех», а у меня обе ноги оторваны.

Старый нллинойский приятель организовал банк на основании нового закона о банках и предложил часть акций Линкольну; президент отказался, так как он считал невозможным извлекать прибыль из закона, принятого под его руководством.

Федеральная кавалерия совершила крупный рейд в тыл противника, и все газеты шумно его приветствовали, несмотря на то, что коммуникации противника не были перерезаны. Линкольн сказал Уитни:

— Такая езда хороша для цирка. Она годится и для заполнения газетных столбцов, но практической пользы-то никакой!

Молодой бригадир с небольшим кавалерийским отрядом заблудился и попал в расположение войск конфедератов в Виргинии. Его захватили в плен. Получив об этом сообщение, Линкольн сказал:

— В любой день я могу найти другого лучшего бригадира, но эти кони стоят правительству по сто двадцать пять долларов каждая.

Томасу Джеймсу из Ютики в штате Нью-йорк Линкольн сказал:

— Я не руковожу — мной руководят события.

Принц де Жуанвиль спросил президента, какую он проводит политическую линию? Линкольн ответил:

— Никакой линии у меня нет. Моя жизнь уходит на то, чтобы не дать шторму унести мою палатку, и я забиваю колышки с такой же быстротой, с какой буря их вырывает.

Об одном ораторе он сказал: «Больше чем кто-либо другой он может втиснуть максимальное количество слов в свои самые незначительные идеи». Николаи слышал его оценку оратора с Юго-Запада: «Он поднимается на трибуну, отбрасывает голову назад, сверкает глазами и предоставляет богу отвечать за последствия».

Линкольн боялся длинных речей. При поднятии флага у южного фасада казначейства вся его речь состояла из одной фразы: