Предвыборная кампания разворачивалась вокруг споров о кризисе 1837 года, провалов демократической администрации, криков со стороны вигов, что демократы слишком долго находятся у власти и что настало время сменить их. Страсти разгорались. В марте 1840 года Линкольн писал Стюарту: «Вчера Дуглас, решив, что его оскорбили в «Сэнгамо джорнэл», набросился с палкой на Френсиса (редактора). Френсис поймал его за волосы и прижал к повозке. Дело кончилось тем, что Френсиса в конце концов оторвали от Дугласа. Вся история была настолько нелепой, что и Френсис и все вокруг (исключая Дугласа) помирают до сих пор от смеху».

Кампания президентских выборов кончилась тем, что победил Гаррисон, получивший голоса. 234 выборщиков против 60 голосов, полученных Ван Вареном. Гаррисон оказался первым человеком с Севера или Запада, попавшим в Белый дом.

Во время сессии законодательного собрания в январе 1841 года Линкольн в течение нескольких дней присутствовал только на части заседаний, а потом пять дней вообще не появлялся в законодательном собрании. В письме от 22 января одному из вигов — членов собрания, который уехал домой, сообщили последнюю новость: «Мы все очень огорчены в связи с Линкольном, мы слышали, что у него было два желудочных припадка и обморок. Правда ли это?»

24 января адвокат Джеймс Конклинг писал одной знакомой: «Бедняга Л.! Как его подкосило! В течение недели он страдал, и хотя теперь начал выходить, выглядит он слабым и изнуренным, похоже, что у него нет сил даже говорить, он может только шептать. Он испытал на себе смысл стихов: «Самая страшная боль — любить и не быть любимым».

Линкольн встретил женщину, и его сердце и разум были в смятении.

Ниниан В. Эдвардс, один из «Долговязой девятки», изысканный аристократ и сын бывшего губернатора Иллинойса, был одного возраста с Линкольном, и они много времени проводили вместе. Двухэтажный кирпичный дом Эдвардса мог вместить дюжину фермерских домов. В этот дом в 1839 году из Лексингтона (Кентукки) приехала девушка. Два года назад она уже была здесь с кратким визитом, теперь же она приехала, чтобы обосноваться здесь. Это была мисс Мэри Тод, младшая сестра Элизабет — жены Ниниана Эдвардса. Их дед был участником революции, а отец — капитаном во время войны 1812 года, сенатором и президентом Кентуккийского банка в Лексингтоне.

Мэри Тод исполнился 21 год, это была полненькая, быстрая и вся словно светящаяся девушка. В доме своей сестры она оказалась в центре внимания гостей. Когда Линкольн познакомился с ней, она притянула его как магнитом. Мэри Тод была первой по-настоящему обаятельной женщиной, встретившейся на его пути. Он потерял голову. Одна из знакомых дам сказала как-то о Линкольне, что в отличие от других молодых мужчин он не очень ищет женского общества. Мэри Тод, с ее розовой нежной кожей, пышными каштановыми волосами с оттенком в бронзу, одержала своего рода триумф.

Она окончила школу, где учили хорошим манерам, говорила и читала по-французски. Она была порывиста, умела подметить смешное или слабое место в том, кто ей не нравился, и метко сказать об этом. Мэри уехала из своего дома в Кентукки из-за разногласий с мачехой.

В 1840 году Линкольн и Мэри Тод обручились. Эдвардс и его жена убеждали Мэри, что она совершает ошибку, что Линкольн не партия для нее — они из разных слоев общества. Однако в Мэри заговорило ее врожденное упрямство. Она знала, чего она хочет, и заявила об этом — у Линкольна есть будущее, она никогда еще не встречала более подходящего для себя мужчины.

Шли месяцы. Линкольн был занят своими делами, отдалился от Мэри Тод — он не мог посещать все вечера, танцы, концерты, куда она ходила. Из ревности она проводила время в обществе других мужчин, при встречах обвиняла его, начинались слезы, недоразумения. Они мирились, опять ссорились и вновь мирились. Наконец на новый, 1841 год была назначена свадьба.

Но что-то произошло. Жених ли, невеста, или, быть может, оба отказались. Поползли сплетни, слухи. Линкольна совсем затравили. В эти дни он написал своему партнеру Стюарту: «Я сейчас самый несчастный человек на земле. Если бы то, что я чувствую, разделить поровну между всем человечеством, на земле не было бы ни одного радостного лица».

В другом письме Стюарту он писал: «Я не знаю, станет ли мне легче. Боюсь, что нет. Такое состояние, как у меня сейчас, продолжаться не может: я должен или умереть, или выздороветь, так мне кажется… Боюсь, что здесь я уже ничем не смогу заниматься и что перемена места будет для меня полезной. Больше писать не в силах». По просьбе Линкольна Стюарт просил нового государственного секретаря Даниэла Вебстера назначить Линкольна поверенным в делах в Боготу, но из этого ничего не вышло.

Сессия законодательного собрания закончилась, Джошуа Спид продал свою лавку и уехал к родным в Кентукки. Линкольн в августе поехал в Луисвилл и провел у Спида три недели. Линкольн говорил тогда Спиду, что ничего не сделал в жизни такого, чтобы его вспомнила хоть одна душа. Он говорил своему другу, что хочет прожить свою жизнь так, чтобы связать свое имя с событиями времени и с интересами его соотечественников.

Постепенно он поправлялся. Ласковая и мудрая старуха, мать Джошуа, ухаживала за ним, беседовала с ним.

В середине сентября Линкольн вернулся в Иллинойс.

5. «Я женюсь»

Джошуа Спид и Авраам Линкольн обменивались своими тайнами — о женщинах. Линкольн писал Спиду: «Твои печали я переживаю не менее остро, чем свои… Ты знаешь, что мое желание всемерно помочь тебе неизменно».

Уже был назначен день свадьбы Спида и Фани Хенинг, а Спида все еще обуревало опасение, что он ее не любит. Эта мысль изводила его. День свадьбы угрожал стать для него часом неприятной сделки с совестью. Он написал Линкольну, что ему тошно.