Джон Памер, демократ-юнионист из Иллинойса, однажды прождал все утро в приемной Белого дома, пока ему не разрешили, наконец, войти к президенту. Как Памер потом рассказывал, Линкольн в этот момент был во власти брадобрея. Линкольн крикнул:

— Входите, Памер, входите! Вы свой. В вашем присутствии я могу даже бриться, чего я не могу сделать при других. А хоть изредка, но побриться ведь мне нужно?

Они поболтали о том, о сем, и под конец Памер откровенным и общительным тоном сказал:

— Мистер Линкольн, если бы кто-нибудь мне сказал, что в годину испытаний, такую, как сейчас, народ изберет президентом адвоката в одну лошадиную силу, выходца из городка в одну лошадиную силу, я бы этому не поверил.

Линкольн резко повернулся в кресле — лицо в мыле, полотенце под подбородком. Памеру поначалу показалось, что президент рассердился. Отстранив брадобрея, Линкольн нагнулся к Памеру и положил руку на его колено.

— И я бы не поверил, — сказал он. — Но это был момент, когда человек с твердой позицией оказался бы смертельно опасным для страны. У меня никогда не было раз навсегда установленной политической линии. Просто я, когда наступал новый день, старался сделать все как можно лучше.

Нельзя было пройти мимо действительной любви к своему Союзу, царившей в тысячах семейств; они в самом деле ненавидели рабство; со слезами на глазах, но тем не менее с готовностью посылали они своих сынов испытать счастье в борьбе со смертью на поле брани. Война означала не только грязь, разрушение и коррупцию.

Начиная с первой торжественной речи при вступлении в должность Линкольна не оставляло чувство смешного; хотя он иногда и фигурировал в роли комедианта, но с течением времени он постепенно начал более остро разбираться в тех возможностях, которые он мог использовать, применяя подобающим образом власть президента. Он научился наилучшим образом публично облачаться в мантию власти и выступать в ней как серьезный трибун. Он верил, что высокая должность обязывала его убедить членов конгресса, что описание «испытания огнем», которому они все подвергались, займет свое место в анналах истории и исполнители драмы будут оценены соответственно их роли.

В Геттисберге он выполнил сложный церемониал. В 1864 году в течение многих месяцев его авторитет держался на волоске, и он знал, что в тот период лучше было не подавать никаких реплик, а молчать; его так и не смогли заставить выступить с заявлением.

Одна из речей президента стала в декабре достоянием масс, и дошла она до них несколько необычным путем. Он вызвал к себе Ноа Брукса, чтобы тот «выслушал рассказ». Когда Брукс пришел, Линкольн еще дописывал его. Он попросил Брукса подождать. Линкольн утопал в комфортабельном кресле, он сидел в нем, скрестив ноги, на колене лежал листок бумаги. Вскоре он его отдал Бруксу. Заглавие было подчеркнуто. Оно гласило: «Последняя, самая короткая и самая лучшая речь президента».

На прошлой неделе, в четверг, две дамы из Теннесси пришли к президенту с просьбой освободить их мужей — военнопленных, находящихся на острове Джонсон. Им предложили прийти в пятницу, и, когда они пришли, их попросили прийти в субботу. В процессе всех переговоров одна из дам подчеркивала, что ее муж человек религиозный. В субботу президент приказал освободить военнопленных и затем сказал этой даме:

— Вы говорите, что ваш муж человек религиозный. Когда вы его повидаете, передайте ему мои слова: я не считаю себя судьей в вопросах религии, но мне кажется, что та религия, которая поднимает людей на мятеж и войну против своего правительства только потому, что они полагают, что это правительство, по их мнению, недостаточно помогает некоторым людям есть хлеб, который другие зарабатывают в поте лица своего, не есть религия, способствующая верующим попасть в рай!

Он сказал Бруксу, что желательно снять копии с этого листка и отправить его для печати в вашингтонскую «Кроникл».

— Не задерживайте этот рассказ, — добавил он. — У меня детский каприз — хочу увидеть его в газете как можно скорее.

Брукс отнес листок в редакцию «Кроникл», и заметка была потом перепечатана многими газетами. Брукс отметил, что «Линкольн получил от этого пустячка необычайное удовольствие».

Настал канун Нового года, четвертый Новый год, который Линкольн встречал в Белом доме. В первый канун. Мак-Клеллан с великолепно подготовленной армией, не предпринимая военных действий, отошел на зимние квартиры; позорный разгром при Булл-Рэне не был искуплен, и Северу еще предстояло уверовать в свои силы. Ко второму кануну Нового года в активе уже были утомительная кампания на полуострове, успешный захват форта Донелсона, Нового Орлеана, кровавая битва у Шайло; но был и второй позор у Булл-Рэна, безрезультатное сражение между Мак-Клелланом и Ли у Антьетама. Пройденным этапом было предварительное объявление об освобождении негров, медлительность Мак-Клеллана и отстранение его от командования, ненужная бойня у Фредериксберга.

Третий канун Нового года пришел со своим итогом: объявление о полном освобождении рабов, разгром под Чанселорсвиллем, бунт из-за призыва в армию и негритянские погромы в Нью-Йорке, поворотный пункт войны под Геттисбергом и Виксбергом, недовольство результатами боев у Чикамоги, речь в Геттисберге, начало заката конфедерации.

И вот наступил канун четвертого Нового года. В памяти еще свежо было назначение Гранта главнокомандующим всех, армий юнионистов, прыжок в пустыню и поход через Спотсильванию, Колд Харбор, Питерсберг, во время которого Грант безжалостно наносил превосходящими силами удары по войскам Ли; в то же время серые всадники Эрли дошли до ворот Вашингтона — дымы их костров были видны из окон Белого дома. Затем Шерман взял Атланту, совершил поход к морю и захватил Саванну, а Шеридан рассеял под Шенандоа армию Эрли; Томас стал кувалдой, которая сломала армию Худа, и это был первый за всю войну крупный разгром конфедератов; флот потопил «Алабаму», захватил Мобайл и туже затянул петлю на всех входах в порты южан. Это был важный по последствиям год: кандидатура президента Соединенных Штатов снова была выдвинута республиканской партией, несмотря на то, что против этого выступали почти все республиканцы в сенате и палате представителей. Больше того, он победил на выборах в ноябре после того, как в августе перспективы на победу казались мрачными и безнадежными.

Последний канун Нового года уже не отдавал такой горечью, как предыдущие три. Тем не менее на горизонте нового, 1865 года появились признаки новой фазы бурных событий.

Плотникам-неграм, строившим здание школы, учительница показала гипсовый бюст Авраама Линкольна. Их высказывания произвели на учительницу большое впечатление, и она их записала:

«Он провел нас невредимыми через Красное море».

«Его мысли глубоки, как само море».

«Он царит над Соединенными Штатами».