Судья Дэвис получал много писем, в которых интересовались тем, как Линкольн, если его изберут, будет раздавать назначения на должности, попечительства, как он будет обращаться с партийными фракциями, решать надвигающиеся проблемы. Дэвис просил Линкольна указать ему, как отвечать на эти письма. Линкольн подготовил образчик ответного письма и послал его Дэвису, чтобы тот отправлял его от своего имени.

«У меня были частые и исчерпывающие беседы с мистером Линкольном. Суть его высказываний сводится к тому, что он не намерен сейчас или потом, во всяком случае до выборов, связывать себя с кем-либо — с человеком, кликой или фракцией; и в случае, если ему будет доверен высокий пост, он с удовольствием выполнит свой долг и будет обращаться разумно и беспристрастно со всеми. Он думает, что ему нужна будет помощь всех. И даже, если бы у него оказались друзья, имеющие право на награду, или враги, которых нужно было бы наказать, — а врагов у него нет, — он не мог бы позволить себе роскошь отказаться от талантливых людей или пойти против общественного мнения населения любого района страны».

Избирательная машина работала вовсю. Молодежь в специальных мундирах маршировала в факельных шествиях. Сьюард выступал в северных штатах; когда он проезжал Спрингфилд, Линкольн поехал на вокзал и устроил ему сердечную встречу.

По всей стране выступали батальоны ораторов. Они спорили, угрожали, обещали, приводили статистические данные, исторические факты, напоминали о случаях взрыва народных страстей. Но самому главному оратору партии нечего было сказать или почти нечего. Изредка он писал письма, пожимал руки ораторам, репортерам, политическим деятелям, которые приходили к нему десятками в дом на Восьмой улице.

В июне появились пять биографий Линкольна, сработанные литературными поденщиками. Позже были изданы более претенциозные и подробные биографии в переплетах. Были выбиты медали. Одна сторона медали рекламировала мыло, а на другой восхвалялся Линкольн. Начался поток просьб об автографах. Нашлись газеты, которые расценивали Линкольна как «провинциального адвоката третьего сорта… не умеющего говорить грамматически правильно…», он отпускает, писали они, «…грубые, бестактные шутки», он потомок «африканской гориллы».

Один из редакторов чикагской «Трибюн», Джон Лок Скрипе, долго интервьюировал Линкольна, и по его просьбе Линкольн написал автобиографию в 2 500 слов. Скрипс обработал этот материал и выпустил в свет миллион книжек по 5 центов. Это означало, что миллионы читателей теперь могли получить некоторые ответы на вопросы: «Кто такой Авраам Линкольн, что представляют собой он, его родня, его привычки, дом, каковы его убеждения, его политика, как он выглядит?» В брошюре рассказывалось о Линкольне, что он рано узнал тяжелый труд, начиная с «колки брусьев, пахоты, боронования, сеяния, мотыжения, уборки урожая и кончая работой лучковой и поперечной пилами». Сообщалось также, что он знаток и в спорте. «Он был первым среди своих одногодков в борьбе, беге, прыжках, в бросании молота, в метании лома».

Скрипе писал, что неоднократно, когда «право и справедливость были на стороне бедного клиента», Линкольн не только не требовал гонорара, но еще сам незаметно вручал клиенту пяти или десятидолларовую кредитку. Брошюра сообщала об участии Линкольна в мексиканской войне и его билле об уничтожении рабства в Колумбийском округе, о его дебатах с Дугласом.

Линкольн видел, что сильная молодая партия лепила из него фигуру героя, превозносила его, разукрашивала его персону сверх всякой меры. Сотни газет и уличных ораторов расхваливали его и называли «Эйби», «старина Эйби», «кандидат дровосеков», «человек из лесной глуши», «честный Эйби», «человек из народа»; о нем говорили, что он проницательный, красноречивый, достойнейший деятель данного периода, человек, начавший свою жизнь в хижине с земляным полом, но ему предстоит войти во Дворец Исполнительной Власти в Вашингтоне.

Дуглас разъезжал по всей стране, выступая за дело, которое он в душе считал уже проигранным. В Норфолке, в штате Виргиния, он заявил аудитории из 7 тысяч слушателей, что он жаждет голосов только от тех, кто хочет сохранения Союза. Ему была подана записка с вопросом: рекомендует ли он применение оружия, если юг отделится? Он немедленно отрезал: «Я думаю, что президент Соединенных Штатов, кто бы он ни был, должен поступить со всем», кто попытается нарушить наши законы, как Старый Дуб (генерал Джексон, президент США) поступил в 1832 году с «уничтожателями». В Рали, Северная Каролина, он сказал, что «повесил бы каждого противника конституционных законов выше, чем висел Гамман из Ветхого завета».

Выступая на севере, он высказывался за «похороны южного отделения и северного аболиционизма в одной могиле».

В Сидар Рапиде, в штате Айова, получив известие, что Пенсильвания за республиканцев, Дуглас повернулся к своему секретарю: «Линкольн — будущий президент. Мы должны попытаться спасти Союз».

Поток писем к Линкольну не прекращался: как он будет решать проблему рабства? Вмешается ли он в конфликт? Не будет ли разумным прямо сказать, что не вмешается?

На одно из них он ответил: «Те, кто не хочет читать или внять тому, что я уже публично сказал, не прочтут и не поймут повторения сказанного мной».

Прошли лето и осень. Настала последняя неделя кампании.

Первые сообщения в день выборов, 6 ноября, дали Дугласу большинство в графстве Сэнгамон, а Линкольну — в Спрингфилде. С девяти часов вечера Линкольн сидел в конторе телеграфа. Вместе со своими друзьями он пошел в республиканский женский клуб, находившийся на противоположной стороне улицы, — там им приготовили ужин. Дамы окружили его: «Как поживаете, мистер президент?» Не успели мужчины усесться за стол, как вбежал почтальон, размахивая телеграммой: Нью-Йорк проголосовал за республиканский бюллетень. Избрание Линкольна было предрешено.