Наступило весеннее равноденствие.

Занималась заря. Этим утром, которое Торопу было суждено запомнить на всю жизнь, Данцик вставил в лазерный стереопроигрыватель старый диск группы «Portishead». Унылые синтезированные звуки скрипок и ритм, тяжелый и подвижный, стали фоном для первых всполохов восхода. В Канаду пришла ранняя весна. Уже несколько дней солнце упорно стремилось растопить снег, накопившийся за зиму. Небо полностью очистилось от туч. Последние предутренние звезды купались в бездонной синеве.

Затем из дальней комнаты донеслись звуки, которых все ждали уже многие часы. Их немедленно распознали, как будто соответствующая аудиозапись хранилась где-то в самом дальнем углу человеческой памяти.

В ту же секунду Тороп и Данцик подняли голову от книг, над которыми они сидели с раннего вечера, притворяясь, что читают. Оба молчали. Они ждали и лишь переглядывались, не видя друг друга, взгляд каждого из них терялся где-то на рубеже событий, реконструируемых при помощи слуха. Почти одинаковые крики двух новорожденных смешались воедино, добавляя странный полифонический контрапункт к музыке «Portishead».

Примерно через час дверь комнаты открылась, громкость композиции «плач младенцев» резко увеличилась. Тороп и Данцик увидели, что Даркандье вышел из стерильной камеры. Его белый халат был запятнан кровью, маска по-прежнему закрывала нижнюю часть лица. Он аккуратно снял хирургические перчатки из латекса. Его длинные черные волосы, покрытые прозрачной полиуретановой пленкой, были собраны в хвост и перевязаны ленточкой.

Медленным, размеренным шагом Даркандье направился к Торопу и Данцику. Его лицо было суровым, напряженным и усталым.

Тороп и Данцик встали.

— Ну что? — вырвалось у Торопа.

Даркандье вздохнул:

— Младенцы живы. Они будут жить.

Тороп зафиксировал и эту информацию, и ту, которая была скрыта за ней.

— А Мари?

Даркандье молчал.

Оттолкнув ученого, Тороп бросился в комнату.

Врач что-то сказал ему вслед, но Тороп уже открывал дверь в стерильную камеру.

Шторы были опущены, только мониторы, циферблаты и диоды отбрасывали подвижные, цветные отблески на прозрачный гроб.

Черепаха Джонсон стоял рядом с кроватью и вводил данные в ноутбук, подключенный к черной машине.

В самой глубине комнаты Тороп увидел чью-то фигуру. Кто-то склонился над чем-то вроде колыбели из прозрачной резины. Внутри он различил два крохотных тельца, они шевелились и пищали.

Накануне, после того как матрица подтвердила, что роды были запрограммированы на гормональном уровне и начались после внезапного выброса протеинов неизвестного происхождения, Даркандье и Черепаха вызвали акушерку.

Она была наполовину гуронкой, наполовину канадкой английского происхождения. Ее звали Джоанна, и, насколько понял Тороп, она входила в ряды «Квакеров Земли». Ему не удалось обменяться с ней ни словом — у нее просто не было на это времени.

Тороп подошел к Черепахе Джонсону.

И увидел тело Мари. Оно неподвижно лежало под стерильным колпаком, как прекрасно сохранившаяся мумия в стеклянном саркофаге. Залитая кровью и плацентарной жидкостью простыня валялась в тазу, стоявшем в ногах кровати.

Черепаха выглядел встревоженным. Нахмурившись, с суровым, замкнутым лицом, он листал колонки данных на экране.

— Как она? — с беспокойством спросил Тороп.

Черепаха Джонсон ответил, не отводя взгляда от экрана:

— Не очень хорошо… После рождения малышек мы теряем ее. Джо-Джейн предсказывает прекращение жизненных функций организма в течение нескольких часов. Даже Даркандье больше ничего не может сделать. — После паузы, заполненной гулом электронной техники, он добавил: — Мне жаль, Тороп.

Тороп ничего не ответил. Он долго смотрел на молодую женщину, безмолвно умиравшую под герметичным куполом. Потом, так же молча, подкрался к колыбели.

Акушерка улыбнулась, но решительно протянула ему маску и перчатки. Надевая их, Тороп разглядывал малышей, которым было всего несколько часов от роду.

Обычные дети. Маленькие девочки со светлыми волосами и очень чистой кожей. Мечта психа, свихнувшегося на борьбе за «чистоту расы». Два младенца попискивали и лепетали. Джоанна только что запеленала их и накрыла маленьким шерстяным одеялом.