Одним из ее органов ввода-вывода информации служил ультраплоский экран, подключенный к традиционному вычислительному терминалу. За ним работал человек, бритую лысину которого покрывали татуировки, искрящиеся синей краской.

Машина отправила этому человеку послание. Исключительно краткое, предельно ясное. Причем сделала это в голосовом режиме, являющемся наиболее распространенным способом общения у людей.

Для этой цели в ее распоряжении имелась специализированная программа-процессор, в памяти которой находилось более тридцати тысяч языков, по большей части давным-давно исчезнувших. Программа также была способна создавать на их основе новые языки, обладающие уникальным синтаксисом, лексикой и грамматикой, — виртуальные лингвистические системы, принадлежащие народам-призракам, которые существовали только в наносегментах квантового мозга, вмещавшего в себя огромное количество личностей. Машина с равной легкостью могла без единой запинки написать трагедию на древнегреческом, кодекс законов на языке майя, хокку на японском или инструкцию для пользователя на сербскохорватском. Она могла наизусть продекламировать «Божественную комедию», «Эпос о Гильгамеше» или сочинить романс о термоядерной бомбе. В этой сфере она была способна на многое.

— Она прибыла, — сказала машина.

Луна над горой Ройал была рыжего цвета. Ее сияние порождало бронзовые тени в пурпурном небе, типичном для летней ночи. Светящийся на вершине горы крест надзирал за тремя-четырьмя красными сигнальными огнями, обозначавшими антенну ретрансляционной ТВ-станции. По небу бежали черные тучи. Подобно рою ночных насекомых, они заслоняли собой луну. Дождь шел уже несколько дней подряд.

Тороп раскурил длинную палочку местного «сканка». [41] Сорт «Кимо». Взрывоопасная штука. В ней столько тетрагидроканнабинола, что устройство, тестирующее на наличие наркотиков в крови, может взорваться.

Луна за окном поднималась вверх, становясь все более рыжей. Черные тучи взяли ее в клещи, подобно тому как скоротечный сепсис обрушивается на ослабленный организм, и в конце концов полностью поглотили.

Дождь пошел сильнее. Он чертил линии на стекле, заштриховывал дома со светящимися окнами между улицами Ривар и Сен-Дени, гору Ройал, ярко сияющий крест на ней и красные огни ТВ-ретранслятора, которые были похожи на сигналы маяка.

Тороп дал тихому гулу бейсбольного матча убаюкать себя. Это Доуи смотрел телеканал «RDS». [42] «Expos» [43] громили флоридских «Марлинов» на их площадке.

Бывший советник князя Шаббаза чувствовал себя хорошо. Он находился в мире с самим собой. Это было удивительно: он и не думал, что жизнь еще подарит ему такие минуты. Последний раз, когда Тороп испытывал такое ошеломляющее счастье, он был еще молод. Иными словами, с тех пор миновала целая геологическая эпоха.

Торопу уже давно казалось, что его жизнь совпадала с естественным порядком вещей лишь в те краткие, неповторимые моменты, когда сознание отрывалось от биологической оболочки, чтобы до последнего беседовать с душой человека, только что убитого в поединке.

Небо над горой Ройал приобрело фиолетовый оттенок, и Тороп вдохнул дым самокрутки. По сравнению с предыдущим его визитом, примерно четверть века назад, квебекцы не добились особых успехов в изготовлении папиросной бумаги. Тороп задумчиво смотрел на небольшой белый конус с оплетавшей его желтой полоской клеящего состава и с сожалением вспоминал о старом добром «Ризла Орижиналь» [44] оранжевого цвета.

Он наблюдал, как косые линии дождя заштриховывают гору Ройал, а рекламный ролик компании «Белл-Квебек» [45] поливал его спину электронными флюидами.

Воспоминание прокатилось по сознанию Торопа разрозненными фрагментами, отголосками, почти осколками сна.

Это было под Брчко. [46] Как-то раз интернациональным отрядам довелось участвовать в наступлении вместе с другими подразделениями 108-й бригады и несколькими ротами афганских добровольцев.

Это было в самом начале боснийской войны. Афганцы действовали не слишком-то согласованно, но все знали, что солдаты-четники боялись их до поросячьего визга.

Перед самым броском в атаку Жульен Врессон, командир отряда, обвел взглядом своих разношерстных подчиненных: здесь были типы вроде Торопа, горстка британских и бельгийских наемников, авантюристы всех мастей и политических пристрастий. Немцы с железным крестом на шее сражались бок о бок с молодыми евреями, носившими звезду Давида и головные уборы солдат ЦАХАЛа; мечтатели, тосковавшие по дивизии СС «Карл Великий», шли в бой наравне с парнями, видевшими себя в рядах 1-й гвардейской танковой армии, которая защищала Москву; поклонники Че и Дуррути, выросшие в районе Парижа, подыхали вместе с юными снайперами шиитами или маронитами, которые никогда не видели ничего, кроме предместий Бейрута; английские проходимцы, приехавшие поддержать своих боснийских «братьев-мусульман», суетились наравне с сумасшедшими, которые воображали себя участниками «Цельнометаллической оболочки» или «Апокалипсиса сегодня», выставляя напоказ американские флаги и татуировки «Search and Destroy»; [47] юнцы, завербовавшиеся в отряд только потому, что подружка бросила их ради какого-то придурка на «мерседесе», желали доказать всему миру, что они могут умереть за серьезное дело, вместо того чтобы совершать глупое самоубийство с помощью валиума в каком-нибудь безвестном пригороде. Нет, этот отряд не имел ничего общего с мифическими интернациональными бригадами, взятыми прямо из паршивого ремейка романов Мальро (именно о таких бригадах грезили живущие в ногу со временем люди из 6-го округа Парижа). [48] Это была РЕАЛЬНОСТЬ.

Тогда Врессон взглянул на Торопа. Мусульманские отряды как раз пошли на штурм высотки, и оттуда раздался какой-то странный вопль.

Тороп и Врессон не сводили друг с друга глаз. Оба уже догадались, что именно сейчас произойдет, но Тороп был еще новичком.

— Что они там делают, черт возьми? — спросил он.

Вопрос означал: что вопят все эти парни, пришедшие победить или умереть здесь ради своих личных убеждений и мечтаний, в то мгновение, когда нужно прочистить собственные кишки и перерезать горло врагу?