Не обладая артистической натурой, я не стала отвергать очевидное. «А вот интересно, — подумала я, — если Сургачева этой ночью спала в объятиях Марышева, а Рябинина спала в объятиях Красноперова, то Постоялов мог спать только в собственных объятиях, а значит, ему никто бы не помешал выйти из дома и… Кто в этих краях более темная лошадка, нежели Постоялов?»

— К вам посетители, — ухмыльнулся Борис Аркадьевич, многозначительно кивая через мое плечо. Я, конечно, сразу обернулась.

В калитку протискивались мужчина и женщина: Сургачева с Марышевым — одетые так, словно уже собрались на зону.

— Не буду вам мешать, — вежливо отбоярился от общения с земляками Постоялов и, придерживая спину, заковылял к своим грядкам.

— Пить будешь? — мрачно поздоровалась Сургачева. Марышев стоял на корпус сзади, кутался в бушлат и воровато озирался — явно фотографируя окружающие меня реалии. Последние пока не отличались безлюдьем, поэтому я не испугалась.

— Спасибо, я уже, — поблагодарила я.

Сургачева принюхалась:

— Понял. А то смотри. Игорек прогулялся по холодку на Садовую — у братвы два ящика «Арагви», выделили кроху…

Марышев с таинственным видом извлек из кармана плоскую бутылочку. Я с отвращением потрясла головой:

— Убери эту гадость…

— Понял, — повторила Кира. — Убери, Игорек. Тогда объясни нам популярно, Лидок, что происходит? Понаехали менты, обшарили дом, подвалы, наговорили гадостей и приказали никуда не уезжать, пока…

— Не завершится комплекс следственно-розыскных мероприятий, — ломающимся басом испорченного робота закончил Марышев.

— Я чего-то не поняла, — продолжала Сургачева, — Зойку, что ли, замочили? А ну-ка освети.

Отделаться от них одной тирадой уже не получалось. Пришлось оперативно освещать. Первый труп, второй труп и милицейская версия происшедшего — точнее, ее отсутствие. Пикантные подробности — вроде маньяка, похожего на Красноперова, мужика на сером «вольво», своих собственных злоключений — я, естественно, опустила.

Они заметно обеспокоились. Красивое лицо Марышева, испорченное любовью к крепким напиткам, загуляло пятнами. Сургачева сделалась совсем угрюмой. Да и диспозиция их подвела, сплошные нервы — у теплицы мент, бледный, как Дракула; со спины Постоялов — из-за рукомойника подглядывает.

— Это ты виновата, — злобно выплюнул Марышев в затылок Сургачевой. — Предупреждал я тебя: давай не поедем на дачу. Так нет, «отдохнем, отметим событие, бутылочку раздавим»… Раздавили, ёшкин пудель… Говорил я тебе: не бери «Отечество», ее в подвале на улице Мира разливают, а ты — «пять медалей, пять медалей»…

— Ты сам виноват, — вспылила Сургачева, покрываясь ответными пятнами. — Ну траванулись, с кем не бывает. Не в коня корм. Могли вчера уехать — и ничего бы не случилось — так кто разгунделся? — голова болит, ноги не ходят, руки не любят, квартира не горит… на работу по сотовому предупрежу…

Действительно, подумала я, умотай они вчера, когда прошел пик похмелья и яд паленой водки начал потихоньку выдавливаться организмом, подозреваемых осталось бы только трое. Хотя, собственно, почему?.. Они продолжали увлеченно переругиваться, а я замерла, осененная скорбной догадкой. Улизни Постоялов — осталось бы четверо. Улизни эти двое — осталось бы двое. Улизни те — никого бы не осталось… Неправильная какая-то математика. Не может этого быть… Что я знаю об этих двоих? Еще меньше, чем о Постоялове. В городских условиях мы с Сургачевой не общаемся, а то, что она училась со мной на одном потоке, отнюдь не причисляет ее автоматически к честной и порядочной публике. Еще меньше заслуживает доверия Игорь Марышев. Где вы видели честного работника страховой компании? Даже Сургачева порой с возмущением (по огромному секрету) рассказывает мне о махинациях компании, в которых ее муженек фигурирует отнюдь не статистом. Почему их еще не пересажали? И характер у него иезуитски скрытный. То ворчит, то молчит. То поучает всех подряд — от ее мамы до собственной тещи…

Словом, неясность полная. С трудом я от них избавилась. Убежала на кухню, заперлась и впала в тоску.

А тем временем на улице темнело. Замятному надоело слоняться по саду. Поговорив по рации, он не спеша выбрался на дорожку и проплыл мимо веранды — в сторону калитки. На мое окно не смотрел демонстративно. Не скажу, что эта передислокация меня умилила. Ладно, подумала я, к своим отправился. Подожду. Прошло десять минут, пятнадцать. Замятный не шел. Мы так не договаривались. Я подалась прочь из дома, пока не пала тьма, и на крыльце неожиданно столкнулась с Рябининой. От внезапности мы обе вскрикнули и застыли как вкопанные. Я отмерла первой.

— Фу-ты, — выдохнула я. — Ходишь тут, людей пугаешь. Чего тебе, Рита?

— Прости, — прошептала та, блестя в полутьме глазами (слезами? глазными каплями?). — Мне страшно одной, Лидочка… После этого ужасного человека в моей яме… После смерти Зои…

— А как же Красноперов? — удивилась я. — Он уже отрекся от тебя?

Рита стушевалась. Сумбурно затарахтела какую-то нескладицу, из которой я туманно уяснила, что Красноперов — это явление преходящее, он совершенно случайно забрел в ее койку, но в целом он человек приличный, хотя и отсутствует в данный момент на территории своей фазенды, она стучала мину? десять, никто не открыл.