— Зубы помой, — говорю я ему, морщась от боли. И он бьет меня второй раз.

Я падаю на матрас и чувствую, как у меня катятся слезы по лицу. Все-таки не каждый день бьют так больно. Милые женщины, не позволяйте себя бить. Это даже не так больно, как очень унизительно и обидно. Если бы у меня не были связаны руки, я бы ему показала, как нужно вести себя с женщиной. Но я падаю на вонючий матрас и беззвучно плачу. Они уходят, и ко мне подходит один из охранников. Он пытается меня поднять, и я невольно выдаю какой-то стон. Он даже отпрянул, испугавшись. У меня затекли и болят руки. И вообще болит все тело.

— Ослабь немного узлы на руках, — попросила я этого парня, — и дай мне воды.

Он смотрит на своего напарника. Тот кивает головой. Молодой парень, ему лет двадцать пять, не больше. Они видели, как меня бил этот полноватый тип, и, конечно, испытывают ко мне некоторое сочувствие. А потом они уверены, что эта несчастная побитая женщина ничего не сможет сделать им, двум вооруженным бугаям. Им, конечно, не стали рассказывать подробности моей спортивной биографии. Это меня более чем устраивает.

Он выходит из этого сарая или конюшни. И возвращается через минуту. Я чувствую, как он разрезает веревки на моих руках. Наконец я свободна. Но он выворачивает мне онемевшие руки вперед и надевает наручники. Вот так. Хрен редьки не слаще. А потом дает стакан какой-то мутной воды. Выбора нет, и я ее пью. И хотя у меня на руках наручники, тем не менее я чувствую себя гораздо лучше. И даже сильнее.

Парень смотрит на меня, улыбаясь, как будто пытаясь со мной флиртовать. Поразительно… Большинству мужчин нравится видеть беспомощное состояние женщины. Им кажется, что теперь они могут им воспользоваться, показать свою власть, проявить свою силу. А может, я имела там дело только со слабыми мужчинами или вообще с недоразвитыми существами, которые не имели никаких отношений с нормальными женщинами? Не знаю. Хотя у высокого были очень дорогие часы, тысяч за двадцать долларов. А с такими деньгами всегда можно обеспечить себя и доступными женщинами.

Я ждала достаточно долго. Парни уже переглядывались и отпускали по моему адресу какие-то сальные шутки. Я все время помнила о возможном возвращении полноватого, когда послышался шум подъехавшей машины. Потом хлопнула дверца, и кто-то быстро прошел по двору. И я услышала хлопок. Такой очень характерный хлопок, который обычно слышен, если стреляют из пистолета с глушителем. Видимо, во дворе дежурил третий. А потом в сарай вошел мужчина. Я увидела в дверном проеме только его фигуру. И он поднял пистолет с глушителем. Я еще успела подумать, что умру так просто и легко. Однако он также просто и легко сделал по два выстрела в моих охранников. Эти идиоты даже не успели понять, что именно произошло, так быстро и ловко он действовал.

И потом подошел ко мне. Я отказывалась верить своим глазам. Это был Ариф. Не помню, когда я так радовалась его появлению. От радости я ничего не могла сказать. Он вытащил ключи от наручников из кармана одного из убитых, снял их с меня, и только тогда я бросилась обнимать его. Честное слово, я заплакала. А он гладил меня по спине и все время повторял:

— Все хорошо, все нормально, — и так продолжалось минут десять.

Потом мы сели в его машину и поехали в город. Оставив за спиной троих убитых. И тогда я еще подумала, что Ариф поступил неправильно, приехав сюда один. Я боялась задавать ему вопросы. Ответы могли оказаться более чем непредсказуемыми. И это ощущение надвигающегося ужаса от ответов, которые он мог мне дать, сковывало меня, не позволяло ни о чем его расспрашивать. А он сидел и молчал, ничего не уточняя. Как будто он каждый день вызволял меня из плена и каждый день убивал сразу по три моих мучителя. Но как он узнал и почему оказался один? Господи, я так боялась этих вопросов и его ответов. Когда мы выехали на трассу, ведущую в Баку, я все-таки не выдержала и задала свой вопрос:

— Как ты узнал о том, что я нахожусь здесь? Откуда ты об этом узнал?

— Очень просто, — глухо ответил Ариф. Он не смотрел на меня. — Это я сдал им сначала Шамиля Тушиева, а потом и Люду Борисенко. И тебя тоже предал именно я…

Можете себе представить, что именно я почувствовала, когда услышала эти слова Арифа? Мне показалось, что свет померк в моих глазах. Но такого просто не может быть. Так не бывает. Значит, это он нас всех предал. Тогда все понятно. Вот откуда враги узнали про всех остальных членов группы и о моей специальной подготовке. И почему он появился именно здесь. Один и с оружием, чтобы никого не посвящать в эту операцию. Я даже не подумала, что теперь буду ненужным свидетелем, и он должен застрелить и меня. Разочарование и изумление были такими оглушающими, что я молча сидела, раздавленная его словами и своими мыслями. Значит, во всем, что с нами случилось, был виноват именно мой друг.

— Они вышли на меня еще в прошлом году, — поясняет Ариф, глядя перед собой, — сразу предложили большие деньги. И не скрывали, что хотят узнать все о нашей группе и возможном приезде сюда Якова Ароновича Гольдфарба, твоего знакомого.

Я молчу. Просто задыхаюсь от ужаса и стыда. И молчу. Что в таких случаях нужно говорить? Плакать? Кричать? Царапаться? Устраивать истерику? Твой любимый друг оказался чудовищным предателем. И даже тот факт, что он спас меня из рук возможных мучителей, не делает его лучше и чище.

— Они сумели меня вычислить, и я согласился на их предложение. Сразу получил крупную сумму денег, — продолжал Ариф.

Я вдруг понимаю, что «Ауди», в которой мы находимся, была совсем не подержанной машиной. И он поменял свою старую на новую только потому, что получил крупную сумму денег. Какой негодяй. Как он мог предать наших ребят?

— Они знали о приезде Гольдфарба, — безжизненным голосом продолжал Ариф, — и потребовали, чтобы я выдал всю группу и самого эксперта. До какого-то времени мне удавалось водить их за нос, но они поставили вопрос ребром. Либо сдать члена группы, либо прервать всякие отношения. У меня не было выбора, и я сдал им Шамиля.