— О чем ты говоришь? — спросил я.

— Ну как же, ведь это лестница ведьмы, — он снова показал на веревочку. — Так ее называют в Мексике. Это колдовская штука. Ведьма кладет ее вам в карман и приобретает над вами власть… — Он нагнулся над веревочкой. — Да, это ведьмина лестница — на ней 9 узлов, она из женских волос… и в кармане у босса. — Он стоял и смотрел на веревочку. Я обратил внимание на то, что он не сделал попытки взять ее в руки.

— Возьми ее и рассмотри внимательно, Мак Канн, — сказал я.

— Ну уж нет! — он сделал шаг назад. — Я вам сказал, что это колдовская штука, док.

Меня всё больше и больше раздражал туман суеверия, окружавший меня, и наконец я потерял терпение.

— Слушай, Мак Канн, — сказал я сердито. — Не пытаешься ли ты, употребляя выражение Шелвина, морочить мне голову? Каждый раз, когда я вижу тебя, я сталкиваюсь с каким-то грубым выступлением против здравого смысла. Сначала кукла в машине. Затем Шелвин. А теперь лестница ведьмы. К чему ты клонишь? Чего ты хочешь?

Он посмотрел на меня, сощурившись, слабый румянец появился на его скулах,

— Всё, чего я хочу, — растягивая по-южному слова, сказал он, — это увидеть босса на ногах. И добраться до того, кто чуть не убил его. Что касается Шелвина — вы не верите ему?

— Нет, — ответил я, — но я всё время помню о том, кто был рядом с Рикори, когда его ударили иглой. И я не могу не удивляться тому, как быстро ты нашел Шелвина сегодня.

— И какой вывод?

— Вывод, что пьяный исчез. Вывод, вполне возможно, что это был твой сообщник. Вывод, что весь эпизод, произведший такое впечатление на достопочтенного Шелвина, мог быть просто умно разыгранной сценой, а кукла на мостовой и несущийся автомобиль — осторожно спланированный маневр. Так или иначе, но ведь я только по твоим и шофера словам знаю, что кукла не была в машине всё то время, что вы были у меня вчера вечером. Еще вывод…

Я остановился, отдавая себе отчет, что обрушиваю на него мое скверное, вызванное глубоким недоумением настроение.

— Я кончу за вас, — сказал он, — вывод, что я стою за всем этим.

Лицо его побелело. Мускулы напряглись.

— Вам везет, что вы мне нравитесь, док, — продолжал он. — Еще лучше то, что я знаю о вашей дружбе с боссом. И самое лучшее, может быть, то, что вы единственный человек, который может помочь ему, если только ему еще можно помочь. Это всё.

— Мак Канн, — сказал я, — мне жаль, очень жаль. Не того, что я сказал, а того, что должен был это сказать. В конце концов, сомнение существует. И от него никуда не денешься. Вы должны признать это. Лучше прямо сказать вам всё, чем прятаться и быть двуличным.

— Но какую же я могу иметь цель?

— У Рикори были сильные враги. Он имел также сильных друзей. Для его врагов было выгодно, чтобы его убрали без всякого подозрения, а врач с хорошей репутацией, известный, как абсолютно честный и неподкупный человек, дал бы требующееся заключение. Я горжусь, что отношусь к такого рода врачам.

Он кивнул. Лицо его смягчилось, и напряжение исчезло.

— У меня нет доказательств, док. Я ничего не могу вам ответить. Но я очень благодарен вам за высокое мнение о моем уме. Нужно быть очень умным человеком, чтобы всё таким образом устроить. Совсем как в кино, где показывают, как преступник укладывает кирпич, который должен свалиться на голову его врага ровно в 20 минут 16 секунд третьего. Да я должен быть гениальным.

Меня передернуло от этого явного сарказма, но я промолчал. Мак Канн взял куклу Питерса и начал осматривать ее. Я позвонил по телефону и справился о здоровье Рикори. Вдруг Мак Канн издал восклицание. Я обернулся. Он кивнул мне и, протягивая куклу, указал на воротник ее пиджака. Я пощупал это место. Мой палец нащупал что-то вроде головки большой булавки. Я вытащил ее. Это была стальная булавка около 9 дюймов длиной. Она была тоньше обычной шляпной булавки, крепкая и острая. Я сразу понял, что смотрю на инструмент, который вонзился в сердце Рикори.

— Еще одно нарушение здравого смысла, — сказал Мак Канн. — Может быть, это я засунул ее туда?

— Вы имели такую возможность, Мак Канн.

Он засмеялся. Я рассматривал странную иглу, фактически это было тонкое лезвие. Оно было сделано как будто из стали, но в то же время я не был уверен в том, что это металл. Оно совершенно не гнулось. Маленькое утолщение вверху было не более полудюйма и меньше походило на булавочную иголку, чем на рукоятку кинжала. Под увеличительным стеклом на нем видны были углубления, как будто для пальцев руки… кукольной руки… кукольный кинжал… На нем были пятна. Я нетерпеливо встряхнул головой и отложил вещь в сторону, решив заняться анализом пятен позже. Это были пятна крови. Я знал это, но нужно было удостовериться. Но, если бы даже это было установлено, это всё же не являлось доказательством того, что кукла применяла это смертоносное оружие.

Я взял куклу Питерса и начал детально изучать ее. Я не мог определить, из чего она сделана. Она не была из дерева, как первая кукла. Более всего материал напоминал сплав резины и воска. Я не знал о существовании такого состава. Я снял с нее одежду. Неповрежденная часть куклы была сделана анатомически совершенно. Волосы были человеческими, искусно вставленными в череп. Глаза — какие-то голубые кристаллы. Одежда была сшита так же искусно, как и одежда куклы Дианы. Висящая нога держалась на проволоке, а не на нитке. Ясно, что кукла была сделана на проволочном каркасе. Я прошел в свой кабинет, взял скальпель, несколько ножей и пилку.