— Ты даже не взглянешь на поднесённое? — заметил Отец Дружин.

— Уж не боишься ли ты, что я откажусь от свадьбы, поскольку по тем же старым обычаям невеста обязана принять подарок жениха? — вновь засмеялась правительница Нифльхеля. — Не страшись, владыка Асгарда, ибо слово мёртвых — твёрже и крепче всего.

Она откинула платок с золотого блюда и воскликнула, даже не взглянув на сокровища:

— Я, Хель, дочь Ангрбоды и Локи, правительница Нифльхеля и хранительница усопших, беру тебя, Нарви, сын Сигюн и Локи, в законные мужья! И только конец мира теперь разлучит нас. Ты же, Отец Богов, получишь то, чего желал, отправляясь ко мне — моё воинство, из тех, что способны сражаться и при солнечном свете.

— Где же оно? — не удержался Старый Хрофт.

— Как ответил тебе чёрный Сурт? Пусть протрубит в свой рог сын девяти матерей, страж Радужного моста, и мы придём. А теперь… — и она протянула руку Нарви.

Молодой ас бестрепетно взял её — и в тот же миг Хель чудовищно изменилась. Исчезли рыжие кудри и румяные щёки, исчезли дивные смарагдовые глаза, она предстала великаншей, какой и была. Но лицо её было немолодым, щёки и лоб — алыми, как сырое мясо, губы и подбородок — чёрными, а ниже гнилостно-зеленовато-жёлтым проступала трупная плоть.

— Тебе не приходило в голову, великий Один, — вскричала она, сверху вниз глядя на Отца Богов, — что мёртвыми может править только мёртвая?

— Ты не мертва, Хель, — твёрдо сказал владыка Асгарда. — Меня ты не испугаешь и не обманешь.

— Я не мертва, воистину, — яростно прошипела великанша. — Но плоть моя умирает, так, как ты это видишь. Доставшееся мне от отца моего, Локи, сына Лаувейи, помогает, но ты видишь сам, что делается! Медленно, год за годом, век за веком, я превращаюсь в живой гниющий труп. И за это я тоже должна благодарить тебя, Отец Богов! Нифльхель пожрал меня, и он пожрёт любого, кто останется здесь на такой срок! Смотри, Нарви, жених мой, смотри хорошенько! Плоха та жена, что обманывает своего мужа. Я ничего не скрою от тебя.

Однако Нарви стоял, гордо вскинув голову и прямо глядя в глаза великанши.

— Я слышал тебя, могучая Хель, и я видел то, что ты пожелала явить нам. Но решение моё твёрдо и непоколебимо. В тебе есть хорошее. Ты добра — мёртвые у тебя обретаются в виде призраков, а не уродливыми трупами, как положено бы им.

— Откуда тебе это ведомо? — замерла Хель, и не только она — все воззрились на Нарви в немом изумлении.

— Великий Один, Отец Богов и владыка Асгарда, первый чародей среди асов, так учил нас, когда мы почтительно внимали его словам: подобное стремится к подобному, жаркие пустыни заполнены песком, а зелёные леса — цветущими деревами не случайно. Средь мёртвых барханов ты можешь встретить благословенный оазис, но в Нифльхеле оазисов не бывает. Если такова правительница сего края, то таковым надлежит быть и подданным.

— Почему? — спросила Хель. В мутных гноящихся глазах появилось что-то вроде интереса.

— В залах Валгаллы эйнхерии пируют и сражаются, в лесах на равнинах Иды забавляются они загонной охотой. Они — из плоти и крови, хоть и не совсем такой, какова была у них при жизни. Они не призраки. Так с чего бы мёртвым в Хель быть иным? Они недостойны Асгарда, быть может, но огонь одинаково сжигает дерево и в Митгарде, и в Свартальфахейме, и в Муспелле. Истлевшими трупами должны представать мертвецы в твоих владениях, вместо них же мы видим призраков, сотканных из тумана и выглядящих так, как в последние дни жизни. Женщины в обычных или даже нарядных платьях, старики с посохами, дети с игрушками.

— Разумны слова твои, — голос Хель дрогнул. — Спасибо тебе, великий Один. Спасибо тебе, милосердная Сигюн, и тебе, отец мой, что доставили мне такого жениха. Клянусь, что первый и последний раз видел ты мой истинный облик, и отныне… — зеленоватый туман окутал чудовищную фигуру Хель, а когда он рассеялся — там вновь стояла рыжеволосая и зеленоглазая дочь Локи, бога огня, но ещё частенько прозываемого весёлым богом. Ибо какое же празднество обходится без большого костра, без плясок возле него!

Молча стояли Один, и Сигюн, и Локи, и Валли, с ужасом внимая происходящему. Низко опустил голову Отец Богов, понимая свою вину.

…Недолог был свадебный пир. Даже всей великой силы, доступной Хель в её царстве, не хватило бы, чтобы вернуть прежний облик её гостям, какими они были до собственной кончины.

Сам Один соединил руки дочери Ангрбоды и сына Сигюн. И после этого они все простились с Нарви и Хель, его женой.

(Комментарий Хедина: я, скорее, ждал бы рассказа о загадочной Гулльвейг, которая, похоже, жива была в те времена. Или упоминания её среди обитателей царства Хель. Однако Старый Хрофт долго и с подробностями рассказывает о двух своих поездках в серые пределы; ему словно очень нужно было выговориться, признаться в совершённой несправедливости — которую он осознал уже много, много позже. Но царство мёртвых не могло оставаться без правителя или правительницы — а кого ещё мог сослать туда владыка Асгарда?)