– Гришка, жди тут!

Дверь хлопнула, послышались грузные шаги, и в тесную опочивальню протиснулся великий государь. Марья стояла, опустив очи. Вошедший радостно вскрикнул:

– Машенька! Наконец-то! Заждались тебя!

Марья подняла глаза и поразилась перемене во внешности государя. Перед Марьей стоял человек, совершенно не похожий на Мишу Романова, с которым они рыскали по Кремлю в поисках пропитания. Михаил Федорович растолстел, обрюзг и оброс густой бородой. Только кроткий взгляд напоминал приятеля детских лет. Не знай Марья, кто перед ней, она вряд ли бы его признала. А вот государь ее сразу узнал и был искренне обрадован. Он спрашивал быстро и возбужденно:

– Как ты, Машенька? В добром ли здравии? Счастье какое увидеться с тобой!

Государь улыбался и, кажется, совсем забыл, что пришел к больной супруге. Марья приложила палец к губам и кивнула на изголовье постели. Михаил Федорович опомнился, горько вздохнул, поправил шелковую подушку под головой Долгоруковой и спросил:

– Не полегчало ли тебе, государыня? Вся братия денно и нощно молит святого угодника Сергия о твоем выздоровлении. И я молюсь, и всем ближним людям наказал усердно молиться.

– Видать, не угодны Господу молитвы за меня, грешную… чую, смерть моя близка…

– Грех отчаиваться! Отмолим тебя! Я послал богатые вклады во все монастыри, просил служить молебны о твоем здравии!

– Благодарствую, государь… пусть служат молебны за упокой моей грешной души… хочу перед смертью искупить свою вину… при послухах… позови боярышню…

Марья тихо кликнула Милюкову. Втроем они окружили постель умирающей царицы. Долгорукова взяла в свою холодную ладонь руку Марьи, соединила ее с рукой царя и с трудом прошептала немеющим языком:

– Пред Богом и людьми молю тебя, государь… Когда я умру, возьми за себя Марью Хлопову… Благословляю сей брак… Поклянись, государь, что исполнишь мою последнюю просьбу…

– Обещаю! – всхлипнул Михаил Федорович. – Только ты выздоравливай, не оставляй нас!

Долгорукова попыталась улыбнуться, но гримаса боли исказила ее лик. Она обессиленно откинулась на подушку. На глаза Марьи навернулись горячие слезы, Милюкова сдавленно зарыдала. Сквозь слезы Марья увидела, что государь, утирая мокрые глаза, склонился над царицей. Она подумала, что надо оставить мужа наедине с умирающей женой, и увлекла рыдающую Милюкову из опочивальни.

– Ангел! Истинный ангел бедная царица! – всхлипывала Милюкова. – Ангелы на небе нужны, и ее призывают. Ведает сама, что умирает, и благословила ваш брак. Благое умыслила! Ты ведь вернешь меня в ближние боярышни? Али забудешь верную подругу?

– Не сумлевайся, не забуду!

– Зело отменно! – обрадовалась Милюкова, и слезы на ее глазах сразу же высохли. – Не зря я ставила свечку, чтобы меня не сводили сверха. Ты вернешься, а я буду подле тебя.

– Не ликуй раньше срока, – остановила ее Марья. – Марфа Ивановна не хочет меня в невестки.

– Пустое! – отмахнулась Милюкова. – Тебе, может, неведомо, но на Москве каждый знает, что Марфа Ивановна ноне не в прежней силе. Да и государь возмужал. К матери он по-прежнему почтителен, но с ближними людьми зело опальчив. Бояре присмирели, потому как видят, что государь уже не столь тих и кроток, каким был в младые годы.

Михаил Федорович, словно услышав, что говорят о нем, вышел из опочивальни.

– Государыня забылась сном. Посиди подле нее, вдруг проснется и попросит испить или поправить постель, – приказал он Милюковой.

Когда они остались наедине, Михаил Федорович обрушил на Марью множество вопросов. Он хотел знать, как их везли через Камень и не страшно ли было жить в Закаменной стране. Марья старалась отвечать кратко, но все равно час прошел, а она в своем повествовании добралась только до Тобола, потому что государь расспрашивал о мельчайших подробностях. Вдруг в дверь кельи ударили со страшной силой, будто кузнечным молотом по наковальне.

– Это Гришка! – сразу догадался Михаил Федорович.

Он распахнул дверь. За ней согнулся в три погибели окольничий Валуев. Он хотел постучать легонько, но не рассчитал сил и чуть не выломал своим пудовым кулаком обитую железными полосами дверь. Валуев пал на колени, но даже в таком положении был выше царя:

– Великий государь! Пора на службу. Отец настоятель велел братии не начинать без тебя!

Михаил Федорович ухватил окольничего за бороду и начал немилосердно драть ее, гневно приговаривая: