О представлении материала на увольнение ему сообщила одна из бывших моих мотористок, оставшаяся после демобилизации вольнонаемной и работавшая в штабе полка писарем. Саша, конечно, обиделся на меня. Пришлось юлить – оправдываться. Ведь идея была не моя, однако подписал ее я. Расстались мы, так и не попрощавшись. Не думал я, что все так получится. Не раз и не два мы с ним выполняли сложные и опасные задания. Тяжелым было прощание со знаменем полка. Хорошо помню, как нам его вручал комдив Кожемякин. Было это на аэродроме Ивлево под Богородицком в конце июня 1943 года. Я хорошо запомнил слова комдива о том, как под этим знаменем надо бить врага и как беречь эту святыню. И мы сдержали обещание командира полка Хромова выполнить свой воинский долг перед Родиной.

На второй или третий день после доведения личному составу приказа о расформировании каждого летчика вызывали в штаб и вручали документы о направлении к новому месту службы. Большая часть людей направлялась в полки дивизии на доукомплектование. Пстыго убыл в 154-й гвардейский полк, которым командовал Чернецов. Сам Чернецов отбыл к новому месту службы. Заместитель у Пстыго остался прежний – дважды Герой Одинцов. Я с ним встречался на Параде Победы, когда у него еще не было второй звезды. Нередко мы с ним встречались на футбольном поле, играя каждый за свой полк. В новый полк Иван Иванович прихватил своих любимцев – штурмана Карпова, замкомэска Пунтуса и комэска Четверикова, в котором видел строгого командира, стремившегося держать в руках личный состав. Никаких прощальных мероприятий в связи с расформированием полка и отбытием личного состава не проводилось. Каждый уезжал как-то незаметно, в основном по одному.

Из всех полков 9-й гв. шад был расформирован только наш 893-й. Я получил назначение в 144-й гв. шап. Командир полка гвардии майор Степанов принял меня не особо приветливо. Мы не были знакомы и раньше никогда не встречались. Судя по колодкам на груди, воевал он неплохо. Но особенно неприветливо встретил меня заместитель командира эскадрильи, которой мне предстояло командовать. Это был Герой Советского Союза старший лейтенант Раснецов. Он рассчитывал на освободившееся место командира эскадрильи, и вдруг произошла осечка. Я вполне понимал его обиду, но в этом не было моей вины.

Об этом Раснецов без стеснения откровенно говорил мне, а командиру полка в моем присутствии заявил: «Чем я хуже Лазарева? В полку давно, а он только что прибыл и сразу стал командиром». Такое же настроение было и у летчиков эскадрильи. Мне это, разумеется, не понравилось, и я попросил командира полка принять соответствующие меры. Буквально через неделю меня направили в другой полк. Перед этим Степанов вызвал меня и сообщил: «Комдив Донченко переводит тебя в 141-й полк на такую же должность к Компанийцу. Раснецову действительно обидно. Ты не обижайся, что так получилось, я против тебя ничего не имею». Откровенно говоря, после такого приема я и сам не хотел оставаться у них.

Компаниец принял меня приветливее. Дал в командование 1-ю эскадрилью вместо дважды Героя Андрианова, ушедшего на учебу в академию. В эскадрилье было семь Героев, да и в других их было не меньше, а всего в полку более двадцати. Создавалось впечатление, что чуть ли не весь полк состоял из одних Героев. Поначалу это было непривычно, и я чувствовал себя как-то неловко. Казалось, что я вроде и не воевал, а нахально втерся к прославленным воздушным бойцам, которым и в подметки не годился. Настороженно посматривал на меня и мой заместитель Герой Советского Союза старший лейтенант Петров, который в отличие от Раснецова вел себя достойно. Мне он понравился, и мы с ним даже немного подружились, но, к сожалению, дружба вскоре прекратилась сама собой, и не по нашей вине.

Поскольку никого из летчиков я раньше не знал, то поставил себя в соответствии с занимаемым положением. Они обращались ко мне на «вы» и видели во мне своего командира. Недели через полторы на предварительной подготовке к полетам один из них поднял руку и задал вопрос: «Товарищ капитан, нам бы хотелось знать: сколько вы сделали боевых вылетов на «иле»?» Услышав мой ответ, другой летчик бросил реплику: «А почему вы не Герой?» Прежде чем ответить, я спросил, сколько у каждого из них боевых вылетов, в том числе и у того, который задал вопрос. Он, немного смущаясь, назвал цифру – 79. «У вас нет положенных восьмидесяти для получения этого высокого звания. Вы что, совершили какой-либо подвиг?» – спросил я у него. «Нет, – ответил он, – у нас в полку было заведено так: если летчик выполнил семьдесят боевых вылетов, то на него делали представление на Героя. Оно на меня было отослано, но в это время война закончилась, и я оставшегося вылета сделать не успел».

За исключением Петрова, у которого их было на два больше моего, у остальных было меньше до двух десятков. А на заданный вопрос я ответил так: «Не Герой я потому, что не в 1-м шак воевал. В нашей дивизии были другие порядки с присвоением высокого звания, и получили его вceгo два человека из 154-го гвардейского полка». После того как я удовлетворил их любопытство, отношение ко мне изменилось и заносчивость пропала. Меня же больше удивило другое – никто из Героев, кроме Петрова и ушедшего на учебу Андрианова, не водили самостоятельно групп на цели. Я невольно сравнивал их со своими сослуживцами по 893-го полку и никакой разницы не увидел. Наши ни в чем им не уступали, причем ведущих у нас было больше, а главное – была получше дисциплина. Наши так, как здесь, не пили. Это явление наблюдалось среди Героев и даже дважды Героев. Смотреть на заслуженных летчиков в пьяном виде было крайне неприятно, и меня это всегда раздражало.

Боевой подготовкой полк занимался по своей программе. Единого ее курса тогда еще не было. Руководствовались в основном программой подготовки, предназначенной для запасных полков военного времени. Каждый комэск при контроле и координации командира полка сам решал, как ее лучше строить. На боевых машинах в этих полках летали больше, чем мы в своем старом. Как я сразу убедился, предпочтение в полетах руководством отдавалось больше тем эскадрильям, командирами которых были свои старые кадры. При этом порой допускались нарушения плановой таблицы полетов. Был случай, когда дважды Герой Михайличенко вырулил со своей эскадрильей на старт, взлетел и улетел куда-то по маршруту. Спрашиваю у Компанийца: «Куда полетел Михайличенко?» – «А черт его знает куда. Он никогда не говорит. На плановую таблицу не обращает внимания. Что ему скажешь!» – « Вот это да! – подумал я. – Попробуй так сделать у нас в полку. Иван Иванович сразу бы призвал к порядку».