Начинаю вводить самолет в разворот и в этот момент вижу, как лобовое стекло стало быстро светлеть, а затем и полностью очистилось от водяной эмульсии. Машинально бросаю взгляд на прибор температуры воды: она постепенно пошла вниз, но все еще остается выше нормы. Порядок, думаю, попробую выполнить задание. Доворачиваю машину в сторону группы. Она почти в сборе. Прилагаю все усилия, чтобы как можно быстрее ее нагнать. Расстояние между нами медленно сокращается. Надо бы сбавить обороты, чтобы хоть немного охладить двигатель, но боюсь, что отстану еще больше. К тому же еще группа все время идет с набором высоты. Без конца проклинаю техников, плохо подготовивших самолет. Мучаюсь из-за них.

Видно, что Киселев идет в набор почти на максимальном режиме. Он, конечно, не знает, что испытываю я. Надежда на то, что мы будем делать круг над аэродромом истребителей сопровождения, во время которого я за счет срезания маршрута мог бы нагнать группу и занять свое место, не оправдалась. Они взлетели заранее и встретили нас в воздухе. Ко мне подошла пара, и ее ведущий сердитым голосом проговорил: «Горбатый», ты все время будешь идти один, может, нагонишь группу? Так будет веселее». В ответ на справедливый упрек хотелось ответить: «Пару не хватает». Давно бы нагнал, стараюсь, как могу. Не имея передатчика, открыл фонарь кабины и рукой сделал жест вокруг головы, дескать, слышу тебя, но сделать ничего не могу. На подходе к линии фронта нас встретили «фоккеры». Их взлет с аэродрома Стальной Конь я увидел в момент, когда группа проходила рядом с ним. Наши истребители успели атаковать некоторых из них на взлете, но, видно, не очень удачно. Большая часть успела взлететь и атаковала нас.

В этот момент я почувствовал, что действительно выполняю настоящий боевой вылет. Свою группу я нагнал над целью. По тому, как она шла, было видно, что она не слетана и летчики в ней не самые сильные. Видимо, командиры эскадрилий дали слабачков, оставив для своих групп более опытных. В этом вылете мы должны были нанести бомбоштурмовой удар по технике противника, двигавшейся по дорогам в направлении Орла в районе населенного пункта Домнино. При подходе к цели открыла огонь зенитная артиллерия. Киселев еще больше увеличил скорость. Я опять стал отставать от группы.

Желая побыстрее ее нагнать, забыв о противозенитном маневре, лечу по прямой, не маневрируя. Это явилось моей грубой ошибкой. Зенитки взяли самолет на прицел. На фоне ясного безоблачного неба вижу черные шапки разрывов. Только хотел взять ручку на себя, чтобы выскочить из них, как был оглушен взрывом. Где-то рядом раздался сильный удар. Над головой появился какой-то темный предмет. Бросаю взгляд вверх и вижу непонятно откуда взявшуюся 100-кг фугасную бомбу, которая тут же исчезла. Откуда она взялась, я понял уже на земле после осмотра самолета. В самолет угодил снаряд, но, несмотря на прямое попадание, он летит и, главное, хорошо слушается рулей.

Еще не придя окончательно в себя после оглушительного удара, вижу, как Киселев, а за ним и второе звено переходят в пикирование. Через несколько секунд иду за ними и я. Прямо под собой около дороги, рядом с небольшим мостом через речушку, замечаю несколько танков. Прицеливаюсь, пускаю РСы, затем сбрасываю все бомбы. После вывода из пике делаю горку, слежу за Киселевым. В пологом планировании он бьет из пушек и пулеметов по автомашинам на дороге. Повторяю его маневр и штурмую крытые грузовые машины. После атаки набираю высоту и слышу возбужденный голос стрелка Феди Шатилова: «Маневрируй, маневрируй, заходит истребитель!» Раздается короткая очередь его пулемета. В кабине появляется неприятный специфический запах порохового дыма. И тут же вижу вокруг самолета летящие сзади трассы эрликонов, сопровождаемые сильными резкими звуками стрекота металла по металлу, схожими с работой несмазанной швейной машины. Резко обрезает мотор. Кидаю взгляд на приборы. Стрелки давления бензина и масла стоят на нуле.

Вижу, как сзади в нескольких метрах от меня быстро выскакивает ФВ-190 и отваливает вправо. На плоскостях его машины отлично вижу черные кресты. Вот кто меня доконал, гад проклятый! Тяжелая машина, как утюг, устремилась к земле. Вижу под собой небольшую площадку, вокруг нее сплошные окопы. Направляю на нее нос самолета. На правой ее стороне замечаю стоящий У-2. «Видимо, эта площадка для него», – мелькнуло в голове. Раз сел У-2, попробую сесть и я. Почти у самой земли успел поставить кран шасси на выпуск. О том, что производить посадку на незнакомой местности с выпущенным шасси запрещено, отлично знал, но хотелось сохранить машину.

Приземление произошло настолько быстро, что я не уловил момента касания земли. Поле настолько сильно проросло самосевом пшеницы вперемешку с высоким бурьяном, что пользоваться тормозами почти не пришлось. Пробежав около двухсот метров, машина остановилась в нескольких метрах от длинного окопа. Открыл фонарь кабины и только тут увидел, что стало с самолетом. Взрывом сорвана треть обшивки центроплана, нет ни одной из крышек обоих бомболюков. Во внутреннем бомболюке вырвана балка бомбодержателя вместе с замком, на котором висела 100-кг бомба. При последующем осмотре я понял, что зенитный снаряд разорвался под бомбой. Взрывом ее вместе с балкой и замком выбросило из бомболюка. Ее-то я и видел в момент взрыва.

Весь фюзеляж и часть центроплана залиты моторным маслом. От этого они блестят и кажутся выкрашенными темно-коричневым лаком. С трудом с помощью рук спускаюсь на землю, выпачкав комбинезон. Смотрю на кабину Феди. Его не видно, и даже фонарь закрыт. Хотел узнать, почему он мало стрелял. Окликнул. В ответ – тишина. В этот момент к самолету подошли два авиатора в шлемофонах. Спрашиваю, откуда они, забыв о самолете, который видел перед приземлением. Они указали на У-2. «Мы здесь оказались случайно, – пояснили они. – Летим, видим, появились «фоккеры». Пока не сбили, плюхнулись на краю этого поля, ближе к траншее. Там и трава пониже и, главное, есть где спрятаться на случай обстрела «фоккерами». Из окопа наблюдали, как вас крестили истребители».