Получилось так: он стеснялся меня, как летчик-командир, не имеющий боевого опыта, а я его – как старшего по отношению ко мне. Оба мы понимали это. Улыбаясь, Цугуй сказал: «Нам можно сделать так: я буду командовать на земле, а ты в воздухе, и дела у нас пойдут нормально». С его приходом я снова стал командиром звена и стал ему помогать. Много раз вечерами Цугуй обращался ко мне по вопросам боевой работы. Ему хотелось знать, как у нас в полку летают на задания – весь полет от взлета до посадки.

Его интерес я вполне понимал. Его, школьного работника, привыкшего к полетам в районе аэродрома, не могло не интересовать, с чем ему придется столкнуться, приступив к полетам. Его мысли и переживания я понимал и считал это вполне естественным для любого, оказавшегося на его месте. Приход Цугуя дал мне облегчение. Я освободился сразу от двух из трех своих обязанностей. Но больше всего радовало то, что теперь буду получать меньше стружки от Пстыго за подчиненных, которые нет-нет да что-нибудь и выкинут.

Скидок за нарушения дисциплины и порядка он мне не давал и требовал, как с остальных командиров эскадрилий. Во время моего руководства наша АЭ ни в чем не уступала остальным. Не было у нас ни ЧП, ни грубых нарушений. Не было ко мне претензий и у командира полка. Вслед за Цугуем в полк и эскадрилью стало прибывать пополнение. Эскадрилья укомплектовалась почти полностью. Постепенно Цугуй стал привыкать к обстановке.

Большую часть дневного времени я уделял прибывшему летному составу. По вечерам ребята после ужина уходили в большую землянку на танцульки. Я же по просьбе нового, необстрелянного в боях командира проводил с ним беседы, в основном о боевой работе. По его вопросам мне стало понятно, что больше всего его интересовало качество выполнения полетов, стремление приобрести боевой опыт. С момента прибытия Цугуя прошло около месяца. За это время он успел попривыкнуть к нам. Однако конец месяца принес ему неприятность – с Липецких курсов пришел новый командир эскадрильи капитан А.И. Быков. В связи с этим во всем полку произошла перестановка кадров. Командир 1-й АЭ капитан Байматов стал майором и штурманом полка. На его место назначили ст. лейтенанта Васильева, а заместителем – Цугуя. Во 2-й командиром стал Четвериков, заместителем – Шутенко. В нашей 3-й им стал Быков и заместителем я.

В первой половине апреля прошли конференции по обмену боевым опытом и партийные в дивизии и корпусе. Я побывал на всех и даже сидел за столом президиума. На партийной чувствовал себя неловко. Ведь партийный билет начальник политотдела дивизии подполковник Колесников вручил мне всего за несколько дней до ее начала. Ничего нового на конференциях по обмену опытом я не почерпнул. Фактически пересказывалось все старое, давно мне известное. Конференции носили формальный характер и нужны были больше для галочки.

Такого же мнения о ней были и другие опытные летчики. Гораздо интереснее было побывать на другом мероприятии – спектакле. Он ставился для всего корпуса в полку, которым командовал И.М. Кухарев. С несколькими однополчанами мне посчастливилось посмотреть на игру артистов, среди которых были тогда еще молодые и совсем не популярные Хабаров и Быков. Приезд артистов в корпус был единственным за весь период пребывания на 1-м и 2-м Прибалтийских фронтах. На сей раз он прошел удачнее, чем тогда, на Брянском фронте.

По вечерам личный состав, свободный от несения службы, отдыхал: играли в шахматы, шашки, читали раздобытые неизвестно где книги. Иногда пели полюбившиеся фронтовые песни. Но большая часть личного состава проводила время на танцах под баян в летной столовой. Заглядывал на них и я. Не умея танцевать, стоял обычно в сторонке у стены, посматривая на кружащиеся пары. Потом решил попробовать и постепенно вошел во вкус. На танцах более близко познакомился с мотористкой 2-й эскадрильи Полиной Ширяевой. Постепенно знакомство перешло в дружбу, а после войны – в супружество, продолжающееся по сей день.

Наконец после весенней распутицы летное поле подсохло и стало пригодным для полетов. После более чем месячного перерыва Пстыго дал разрешение на полеты. Тренировались в основном в районе аэродрома, летали по кругу, отрабатывали основные элементы полета – взлет и посадку. Некоторым удалось слетать на небольшой полигон, пострелять из пушек и пулеметов. В одном из таких полетов летчик 1-й эскадрильи Сукосьян вошел в азарт и стал палить не только по щитам, но и по всему, что ему приглянулось. Это здорово потрепало нервы находившемуся там представителю полка Когану, контролировавшему работу летчиков. Только благодаря счастливой случайности контролер остался цел. Случай разбирался с летным составом. Степану Сукосьяну здорово досталось за хулиганство от Ивана Ивановича. Конечно, прямого умысла попугать Когана у Степана не было. Просто он не знал, где сидел контролирующий.

Небольшими группами к нам продолжало прибывать пополнение, в основном молодые летчики. В их числе оказались и летчики из числа бывших технарей, которые изъявили желание стать пилотами и прошли обучение в летных школах. По возрасту, да и по званию они были старше нас. Почти все имели семьи. Мы сделали все возможное, чтобы лучше подготовить их к боевой работе. Однако волею судьбы никто из них не дожил до Победы. Все они погибли в боях за освобождение Белоруссии. Пополнился полк и материальной частью, прибываемой из полков корпуса, которые получили для себя с заводов новые. Часть потрепанных машин, которые мы не могли отремонтировать своими силами, отправили в Смоленск на армейскую ремонтную базу. Туда же я отогнал и ту старушку, на которой инженерно-технический состав в течение всей зимы безуспешно пытался найти причину ненормальной работы манометра давления масла. Помимо этого, на ней необходимо было выполнить еще ряд работ. Наконец-то удалось отделаться от нее.