В начале августа полки дивизии почти полностью собрались и могли продолжать нормальную боевую работу. За время сидения в Буйли войска фронта захватили плацдармы на западном берегу Немана, взяли Каунас и приближались к границе с Пруссией. Дивизия перебазировалась в Литву. Полк сел на аэродром Поцуны, находившийся на западном берегу Немана в 35–40 километрах от Каунаса. Аэродром этот имел отличное ровное летное поле очень больших размеров, позволявшее одновременный взлет сразу всем полком. Кроме нас, на аэродроме базировалось еще несколько полков. Новый район боевых действий заметно отличался от привычного для нашей местности своими постройками, названиями населенных пунктов, которые с первого раза трудно произнести. Наши войска вплотную подошли к территории Восточной Пруссии. И мы сделали несколько вылетов, нанося удары по объектам самой Германии.

Приятно было сознавать, что теперь немцы сполна почувствуют на себе войну такой, какой ее испытал наш народ. Пролетая близ прусских городов, мы впервые были обстреляны зенитками крупного калибра. За год пребывания на фронте мне не доводилось видеть таких больших шапок разрывов. Попади такой снаряд в самолет, его разнесло бы на куски. Большой была и кучность огня. По высоте снаряды рвались отлично. Только непрерывный противозенитный маневр спасал нас от прямых попаданий. Но все равно некоторым из нас не повезло. Зенитным огнем был сбит самолет молодого летчика нашей эскадрильи Смирнова.

От попадания крупнокалиберного снаряда он взорвался в воздухе. Воздушный стрелок погиб сразу, а летчика выбросило из кабины. Он сумел раскрыть парашют, но судьба уготовила ему смерть на земле. Он приземлился на минное поле и погиб. В самолет Байматова попал 37-мм снаряд. Разорвался он в тазовой части воздушного стрелка. Взрывом верхнюю часть выбросило из кабины, а нижнюю часть тела летчик привез с собой. Останки стрелка захоронили на окраине аэродрома.

Один из вылетов в Пруссию мог закончиться трагически и для нас с Федей, но не от действий противника, а по моей необдуманности – желания снова побрить над самой водой, как это было на подходе к аэродрому Колпачки во время перелета с Брянского на Прибалтийский фронт. Отработав по цели и идя немного южнее Тильзита, вижу, как с небольшого пароходика, шедшего по Неману, по группе бьет зенитка. Вел нас Быков. Передаю ему: «Я отвалю, ударю по пароходику». Слышу: «Давай! Заткни глотку зенитке». Перевожу машину в пикирование, бью по нему из пушек и пулеметов. Зенитка сразу замолчала. Вижу, как команда в панике бросается за борт. Снизившись до самой воды, загорелся желанием немного побрить над зеркальной гладью, а потом на горке пристроиться к группе.

Летя над самой водой, увидел перед собой провод, висящий поперек реки. Хотел тут же взять ручку управления на себя и перескочить над ним, но понял, что не успею. Под провод нырять нельзя. Чтобы не отрезало голову, если провод чиркнет по фонарю кабины, мгновенно опускаю ее ниже уровня верхнего бронелиста капота и тут же поднимаю. За доли секунды, пока это делал, должен был или столкнуться с тросом, или проскочить под ним. К счастью, произошло второе. Никакого удара я не слышал. Значит, проскочил под ним в каких-то сантиметрах. Видимо, волею судьбы не суждено было мне остаться на дне Немана между Тильзитом и Каунасом.

На какой высоте я пролетел под проводом, не знаю, но что именно под ним – точно. Он был свит из отдельных проводов и висел на высоте 7–10 метров. Проскочив его, я сделал боевой разворот с небольшим углом, чтобы посмотреть, откуда он взялся. И как только поднялся выше крутых берегов, увидел подорванные высоковольтные мачты. Все ясно. Спросил у Федора, видел ли он, как мы проскочили под проводом. «Под каким?» – переспросил он. Объяснять не стал. Понял – он даже не заметил. А ведь мы были на волоске от смерти. Невольно вспомнил Чкалова с его известным пролетом под мостом. Разница была в том, что он пролетел преднамеренно, заранее готовясь к нему, а у меня он был случайным и этим более опасным. Высота была не той, да и самолет более скоростной и тяжелый.

После трехдневных действий в Восточной Пруссии направление полетов изменилось на противоположное. Противник перебросил под Шяуляй танковые соединения с задачей рассечь клин, вбитый нашими войсками в сторону Рижского залива, стремившимися замкнуть кольцо окружения группы армий «Север». В течение двух дней я сделал шесть вылетов по танкам противника. Загрузка – противотанковые бомбы. Не меньшее количество вылетов сделали и другие летчики. Из одного из таких вылетов не вернулись бывший штурман полка, разжалованный Байматов с напарником, отличным молодым летчиком нашей эскадрильи, умным, рослым парнем Семеновым. В тот день мы ходили всем полком во главе с командиром. Погода благоприятствовала. Истребителей противника не было. Не было и сильного огня с земли. Никто из группы не видел, что с ними произошло. Я тоже участвовал в том полете.

Их пара шла впереди меня. Хорошо видел ее атаку, выход из пикирования, но потом я, ослепленный солнцем при наборе высоты, потерял их. Не исключено, что они столкнулись и погибли. Пара не была слетанной. Вместе летели впервые. Семенов не знал особенностей пилотирования ведущего. Байматов имел привычку иногда делать резкие довороты и маневры при работе над целью. Такое бывало и в обычных полетах. Летчики эскадрильи, которой он командовал до того, как стать штурманом полка, полеты с ним называли нервными. Прилетали недовольные, мокрые от пота. Говорили: «Измотал нас!» Но при этом никому не жаловались. Побаивались. Летать с ним не хотели. Казавшийся внешне спокойным, он в какие-то моменты взрывался. Чувствовался кавказский характер. Иногда впадал в забывчивость, которая бывает у людей пожилого или старческого возраста, хотя стариком он не был. На вид ему было лет под сорок или немного больше.

Всех особенностей этого человека Семенов наверняка не знал, да и не мог знать, так как совсем недавно прибыл в полк. В полете он всегда очень близко держался к ведущему, и это обстоятельство могло сыграть роковую роль – привести к столкновению. У некоторых создалось другое мнение: обидевшись за наказание, он перелетел к врагу. Во всяком случае, таинственное исчезновение этой пары остается загадкой до сего времени. На встрече ветеранов 3-й воздушной армии Пстыго, вспомнив Байматова, спросил у меня, не известно ли что о судьбе этого человека.