При Ярополке киевские христиане воспрянули было духом, когда сын Святослава под давлением своей красивой жены-христианки перенес языческое капище за городскую стену. Ярополк и сам собирался креститься, но так и не успел это сделать, погибнув до срока.

Владимир принимал в свою дружину и язычников и христиан, нуждаясь в сильной опоре. Благодаря Владимиру иудеи получили разрешение вновь поселиться в Киеве. Вместе с тем Владимир благоволил и к языческим жрецам, понимая, что подавляющее число его подданных живут по дедовым заветам. Утвердившись в Киеве, Владимир первым делом вернул идолы языческих богов на старое место, на площадь перед княжескими хоромами. Занимаясь разбором жалоб от населения Киева, Владимир выносил беспристрастные решения, не выделяя язычников перед христианами.

Киевские христиане видели во Владимире справедливого заступника, однако случай с купцом Ерофеем и его сыном сильно напугал местных христиан. До сего случая в Киеве еще не приносили христиан в жертву языческим богам. Даже грозный Святослав Игоревич не позволял себе такого.

Однажды к Владимиру пришел священник-грек, настоятель Ильинской церкви. Этого старца звали Спиридон. Был он благообразен с виду благодаря длинным темным волосам и окладистой бороде и хорошо говорил по-русски. Спиридон стал рассказывать Владимиру о жизни Христа до его вознесения на небо, о сути христианской веры.

Увидев, с каким интересом Владимир слушает Спиридона, Добрыня поспешил выпроводить священника из княжеского терема, велев ему прийти сюда через три дня.

«Тогда и зерна проповеди твоей падут на более благодатную почву, отец мой, — сказал Добрыня. — Ибо не токмо князь и я будем внимать тебе, но и вся княжеская дружина придет тебя послушать».

Опять пожаловав в условленный день пред княжеские очи, Спиридон увидел в тронном зале много знатных мужей, сидящих на длинных скамьях вдоль стен. Кому не хватило места на лавках, те стояли по углам справа и слева от княжеского трона. У Спиридона зарябило в глазах от вида длинных роскошных одеяний знати, от блеска золотых украшений, сверкавших тут и там в свете масляных светильников. На дворе была зима, поэтому все окна тронного зала были наглухо закрыты ставнями во избежание сквозняков. Ни один лучик холодного зимнего солнца не проникал в это просторное помещение.

В зале было довольно прохладно, поэтому восседающий на троне Владимир кутался в красный плащ, подбитый беличьим мехом. На нем была длинная фиолетовая свитка из шерстяной ткани, синие порты, заправленные в красные сапоги. На голове у Владимира блестела золотая корона с рубинами. Рядом с Владимиром на другом троне сидела гречанка Юлия, прекрасная и надменная. Длинное белое платье с золотыми узорами плотно облегало ее ладную красивую фигуру. На голове у гречанки красовалась золотая диадема с височными подвесками.

Спиридон приблизился к возвышению, где сидели Владимир и Юлия. Его твердые шаги и стук длинного посоха гулко прозвучали в наступившей чуткой тишине. Произнеся слова приветствия, Спиридон поклонился Владимиру и Юлии. По его глазам было видно, что он никак не ожидал такого наплыва киевской знати для встречи с ним, что ему приятно видеть рядом с Владимиром не язычницу Рогнеду или Алову, а христианку Юлию.

Едва Спиридон распрямился после поклона, как к нему подошел Добрыня со словами:

— Отче, я пригласил сюда ведуна Стоймира. Вот он. — Жестом руки Добрыня указал священнику на длиннобородого старца в лаптях и в шубейке из собачьих шкур, пошитой мехом наружу. — Ты расскажешь всем нам о деяниях Христа и о сути учения христиан. После чего слово получит Стоймир, который тоже кое-что нам расскажет и покажет, ведь для него языческие боги — лучшие друзья.

Услышав такое из уст Добрыни, Спиридон недовольно пошевелил бровями, оглядев долгим взглядом невозмутимого Стоймира, сидящего на стуле особняком от княжеской свиты. На вид Стоймиру было лет семьдесят. Он был совершенно сед и морщинист, однако спина у него была прямая, а взгляд был открытый и ясный.

— Будь по-твоему, боярин, — промолвил Спиридон, снимая с рук шерстяные варежки.

От предложенного ему стула Спиридон отказался, предпочтя проповедовать стоя в столь высоком собрании. Наконец-то ему представилась возможность открыть светоч истинной веры всем этим знатным язычникам!

Возвышаясь посреди тронного зала в своем длинном черном одеянии, с черным клобуком на голове, Спиридон заговорил громко и торжественно, слегка растягивая слова. Ему хотелось как можно доходчивее растолковать киевскому князю и его боярам, в чем состоит божественная сущность Иисуса Христа. Потому-то Спиридон без долгих предисловий завел рассказ о чудесах, совершенных Иисусом, и об его последующем воскрешении и вознесении на небо. Спиридон разглагольствовал с такой уверенностью в голосе, с такой верой на лице, словно деяния Христа, вычитанные им в Новом Завете, произошли у него на глазах. Спиридон едва не прослезился, рассказывая о страданиях Иисуса на кресте. То сосредоточенное внимание, с каким внимали Спиридону князь и бояре, казалось, говорило о том, что все присутствующие в этом зале находятся под впечатлением от всего услышанного. Спиридон торжествовал в душе, полагая, что этой своей проповедью он заронил в души киевских бояр и в разум князя Владимира искру неверия в языческих богов.

Спиридон был раздражен невозмутимостью старца Стоймира, его немного ироничным выражением лица. Казалось, Стоймир слушает священника вполуха, размышляя о чем-то своем. И в немалом смятении чувств, приведшем его почти в озлобление, Спиридон услышал, как Стоймир промолвил:

— Это все сказочки для глупцов! Истиной тут и не пахнет.

Добрыня предложил Стоймиру вступить в спор со Спиридоном, ведь в споре рождается истина. «Как говорят греки», — добавил при этом Добрыня, взглянув на Спиридона с какой-то хитринкой.