– Клево, – сказала Лина. – Сколько такие самокаты стоят?

– Нисколько. Все по бартеру, – сказал Ушастый. – Если наше дело выгорит, подарю тебе одно – то, в котором ты сидишь. Кстати, ты охренительно красива, детка. Никто тебе такого еще говорил?

– Пару раз говорили, – Лина вежливо улыбнулась.

– У тебя что-то странное с лицом. Нестандартная модель. Новый каталог, да? Кто делал тебе эту мордочку, киса?

– Никто. Сама такая выросла.

– Быть того не может. Иди-ка сюда, – Ушастый поманил рукой и кресло Лины шустро покатилось к нему. Лина не успела моргнуть глазом, как ушлый мардж протянул короткие кривые пальцы и начал ощупывать ее лицо.

– Невероятно, – бормотал он. – Натуральное личико, в самом деле. В Америке таких почти не осталось. Все – выродки, в генах сплошной мусор. Ты не русская, случаем, девочка?

– Почему русская?

– У русских запрещены геноприсадки. Напрочь запрещены. Такой вот у них недемократический тоталитарный режим. Зато они вырождаются не с такой ужасной скоростью как мы в чертовой стране Америке.

– Я полька, – сказала Лина. – Мой отец родился в Польше. И мама, кстати, тоже.

– Тогда понятно. У славян хорошая кровь. А как у тебя фамилия?

– Так я тебе и сказала, – Лина отпрянула от неприятно-холодных пальцев Ушастого. – Чего ты вообще привязался к моему лицу?

– У тебя, должно быть, неиспорченный набор генов. Интересные генчики… Слушай, детка Лина, можно я возьму у тебя капельку крови? Всего одну капельку.

– Нет! – Лина едва сдержалась от крика. Призрак Виктора снова замаячил перед ней во всей своей красе. Чертовы биотехники начинают сходить с ума, едва увидят ее. Всем нужны ее гены. Уже изрядно подпорченные, кстати.

– Я заплачу тебе, – азартно сказал Ушастый. – Заплачу бабки. Две штуки баксов – и всего за одну каплю крови. Можно даже без крови обойтись. Можно слюну. Просто плюнешь мне в пробирку, детка, и две штуки твои. Наличкой, само собой.

– Я же сказала – нет! – Лина оттолкнулась ногой от пола, и кресло ее покатилось назад. – Скажи ему, Умник, чего он пристал?

– Отстань от девушки, Ушастый, – сказал Умник. – Девушка у нас – благородная леди, чистых хай-стэндовских кровей, к тому же европейских, меньше чем за поллимона не плюется. Клади пятьсот штук на стол, и она все тебе здесь обхаркает. Понял?

– Жмоты вы, – заявил Ушастый. – За поллимона я тут отымею любую самую шикарную телку, хоть польку, хоть итальянку, хоть марсианку. Отымею прямо на полу. Подавитесь своей слюной.

– Слушай, Ушастый, – спросила Лина, – а почему ты такой… э… как это сказать…

– Почему я такой урод? – Ушастый ухмыльнулся, продемонстрировав кривые желтые зубы.

– Ага. Почему ты себе нормальное лицо не сделаешь? Ты же можешь.

– Да потому что я слик, сладкая леди. У нас особый стиль. У нас мутанты не правят себе морды. Ты прекрасно знаешь, что у вас, хай-стэндов, рождается полным-полно выродков – считай, каждый второй. Просто вам проводят биокоррекцию с раннего детства, и потому все вы выглядите как Барби и Стэны – загорелые, гладкие, с идеальными фигурами. Только все это ложь, милая леди. Ты берешь за руку двадцатипятилетнего красавчика с Беверли-Хиллз, и затеваешь с ним амуры, и не подозреваешь, что на самом деле ему давно за семьдесят, и рука у него искусственная, и держится старикан только за счет стероидов и геноприсадок. А потом он трахает тебя, и ты беременеешь, и рожаешь очередного выродка, и вкладываешь кучу бабок в то, чтобы он выжил, а потом еще кучу бабок в то, чтобы он выглядел как человек, а не как утконос. Это что, нормально, по твоему? Мы, слики, живем по правде, не штукатурим действительность, и потому видим ее такой, какая она есть. И потому – мы нормальные люди, а вы – промытые, брейнвоши…

– Все, хватит! – Лина махнула рукой. Надо же, задала обычный вопрос, а нарвалась на пламенную речь. – Ты не забыл, что у нас дело?

– Ну давай про дело, – нехотя произнес Ушастый. – Давай, чего у вас там?

– Карту обналичить, – сказал Умник, достал карту и кинул Ушастому. Ушастый поймал карту на лету, близоруко уставился на нее.

– Ух ты, – проскрипел он, – а ведь карта-то Тутмесова! Откуда она у вас?

– Леди Лина принесла. Говорит, что умер Тутмес, убили его. А карту он ей подарил.

– Что, правда убили? – Ушастый уставился на Лину.

– Правда.

– Смотри, чтоб без фуфла было, а то мы карту отмоем, а потом сам Тутмес появится – где, мол, мое бабло, где мои любимые баксики? А он чувак неслабый был, этот Тутмес, до того, как стать биотехником, знаешь кем он был?

– Федаином.

– Во-во. Именно.

– Тутмеса убили, – сказала Лина, на глаза ее навернулись слезы, она невольно всхлипнула, вытерла глаза рукавом. – Очень жаль, что убили, потому что Тут был очень хороший, очень. Очень добрый. Если б не он, я бы тоже не выжила.

– Ладно, не плачь, детка, – сказал Ушастый, – а то я тоже сейчас разрыдаюсь, такой вот я сентиментальный, чувствительный. Верим мы тебе, верим. Или делаем вид, что верим. Давай прогоним твою карту через тестер и узнаем, что она из себя представляет.

Он колдовал над компом минут пятнадцать. Лина извелась от ожидания, Умник же застыл, откинувшись на спинку кресла – ну да, чего ему скучать, с таким-то комплектом аппаратуры, встроенным в голову – хочешь, музыку слушай, хочешь, кино смотри – проекция видео прямо на сетчатку, никаких гогглов не надо. И рюкзак этот за спиной – считай, переносной бизнес-центр со всеми… Стоит такая снаряга миллиона три, не меньше. Интересно, а это больно, когда нейроразъемы устанавливают?