Быстрее, быстрее.

– Не ерзай, – сказал Умник. – Все сиденье своей вертячей попой протерла.

– Это не твое сиденье. И не твоя машина. Тебе какая разница?

– Не елозь. Отвлекаешь мое внимание.

– А там, в твоей стране, у тебя какая машина? Бензиновая?

– Нет у меня там машины.

– А на чем же ты ездишь?

– На упряжке из ездовых собак, – сообщил Умник.

– Собаки? – недоуменно переспросила Лина. – Это, типа, как эскимосы ездят? Что, там настолько холодно?

– Ага. Сопли замерзают прямо в носу. Лед и полярное сияние. Холодильник не нужен. Мороженых тюленей – основную нашу еду – храним прямо под кроватью. А еще у меня есть ручной белый медведь.

– Кончай запугивать, – отмахнулась Лина. – И пусти меня за руль, в конце концов!

– Не пущу. Сколько еще осталось ехать?

– Отсюда – часа три.

– Тем более не пущу. Недолго осталось.

– Ну вот приедем мы, найдем отца, – сказала Лина. – А дальше что будем делать?

– Извлечем червя и убьем его. Сожжем, чтоб и следов не осталось.

– Как ты его извлечешь? Живот отцу разрежешь?

– У меня с собой фиброскоп. Зацеплю червя и вытяну. Ничего твоему папе не будет.

– Ты умеешь управляться с фиброскопом?

– Я все умею.

– То есть вообще все?

– Ну, почти все. Во всяком случае, все что нужно.

– Так не получится, – заявила Лина. – Этот свистун воздействует на людей, заставляет их делать то, что он хочет. Только я ему не подчиняюсь.

– Почему не подчиняешься?

– Откуда я знаю? Наверное потому, что я переделанная. А с тобой он справится в два счета.

– Не справится. В цереброшлеме сработает защита.

– Защита от инопланетных разумных червей?

– Универсальная защита.

– А если отец будет сопротивляться? Им ведь свистун командует.

– Тогда я прочту ему иудейскую проповедь, – Умник потеребил правый пейс. – Скажу, что мы – посланцы пророка Исайи.

– Не пойдет. Отец – упертый католик.

– Значит, сослужу католическую мессу. И изгоню демона.

– Ты с ним поосторожнее, пожалуйста, – сказала Лина. – Все-таки это мой папа. Хотя у меня с ним в последнее время были плохие отношения …

– Мы едем спасать твоего отца, – сказал Умник. – И никто, кроме нас, его не спасет. Поверь, я сделаю все, что в моих силах.

– А из твоей страны в Штаты писать письма можно?

– Все что угодно – письма, телефон, видео, интернет.

– Я буду скучать по Америке, – грустно произнесла Лина. – Когда-нибудь я смогу вернуться домой? Лет хотя бы через десять?

– Трудно сказать, детка. Дай Бог, чтобы через десять лет здесь, в Штатах, было место, в которое тебе захотелось бы вернуться.

– Что, так в Америке все плохо? – хмыкнула Лина.

– Пока ничего, терпимо. Но дальше будет намного хуже.

– Ты так не любишь США?

– Я люблю США, – сказал Умник с неожиданным теплом в голосе. – Я прожил в Нью-Йорке пять лет и понял ваш народ, полюбил его. Вы забавные. Такие самоуверенные… Считаете, что ваше общество идеально. Не хотите видеть дальше кончика своего носа. Люди с трубчатым зрением. Ухоженные лошадки в шорах. «Приличные» – надо ж придумать такое слово… Тридцать пять процентов приличных – а кто остальные? Гарантированные отбросы общества? Потому что не укладываются в стандарты? И где место прочим – в тюряге? Жаль мне вас, от всей души жаль.

– Почему?

– Потому что вы были действительно сильной нацией. Были. Теперь ваше время закончилось – настоящее издыхает, будущего не будет. А великое прошлое… Кому оно понадобится лет через двести? Разве что археологам. Они будут разгребать стометровые пласты ваших экскрементов, вашего изысканного, разнообразного мусора и не верить глазам – неужели такое существовало, возможно было в земной природе?

– Почему?! – Лина прикусила губу, мучительно сморщила лоб, пытаясь понять, о чем говорит странный тип Умник, каждое слово которого значимо, имеет смысл. – Почему, Умник?

– Когда-нибудь поймешь.

– Ну и что? – спросил Брем. – Накопали чего?

– Так, есть немного, – вяло сказал Картер. – Два десятка мест, которые нужно будет проверить в первую очередь. Завтра проверим.

– Завтра? Ты же рвался в бой, пеной брызгал.

– Так то утром было, – Картер зевнул, продемонстрировал пасть, полную отличных зубов. – А сейчас ночь. Знаешь, как-то не хочется людей будить по ночам, страх нагонять.

– А я вот выспался, – сообщил Брем.