Шрифт:
– Добивать? – Татарин громко хмыкнул.
– Тебя, Юрий Дмитриевич, попрошу встать слева, под Путивлем. Там берег прямой, самое то для лобовой атаки. Никто не отвернет, некуда.
– Да, сие разумно, – согласился князь.
– Быть по сему, – кивнул и Гафур-мирза. – Посмотрим, как лапотники кованую рать громить станут.
– Быть по сему, – медленно повторила царица Айгиль. – Надеюсь, завтра вы не посрамите высокого звания воинов.
Остров у Путивля
Утро второго августа 1412 года от Рождества Христова выдалось зябким и туманным. Опасаясь вражеского коварства, рати поднялись еще до рассвета, плотно поели, предчувствуя долгий и тяжелый день, стали одеваться в чистое исподнее, поверх которого бояре застегнули плотные поддоспешники, сверху надели железо. Люд попроще ограничился стегаными куртками, прошитыми проволокой и набитыми жестким конским волосом, толстыми шапками, на которые у многих были нашиты железные пластины.
С высоты крепостных стен древнего русского города было хорошо видно в разрывах тумана, как первыми на отведенное место потянулись новгородские ополченцы, ряд за рядом смыкаясь плечами, примериваясь к весу длинных копий и ставя покамест щиты на землю. Следом, сверкая начищенными доспехами, от лагеря выехала под алыми стягами галицкая дружина и плотно встала стремя в стремя почти под самым Путивлем, вытянувшись в двадцать пять рядов. Почти сразу навстречу им выехали кованые полки из Москвы и замерли в трехстах саженях напротив – такие же сверкающие, такие же спокойные, под такими же знаменами [32] .
32
Поскольку в летописях московские флаги называют «чермными», иногда возникает путаница – их полагают черными. На самом деле «чермный», «червленый» цвет – это красный.
Свободное пространство между ополченцами и дружиной Юрия Дмитриевича стали заполнять ватажники атамана Заозерского. В отличие от ополченцев, почти все они были в доспехах, оружие держали привычно и уверенно, но воевать тоже собирались пешими.
– Да убережет тебя Господь, – перекрестилась княгиня Елена, увидев, как там, далеко внизу, за спинами ополченцев, почти у самого берега, ее муж разжигает жаровню. Пушкари, набравшиеся в походе опыта, готовили вощеные картузы с порохом, деревянные снаряды. Пушек ныне лежало на подставках аж пятнадцать: Кривобок все лето присылал со снарядами то один, то два новых высверленных ствола, и вот – накопилось.
Литовцы и шляхта, задержавшиеся у молебна, наконец-то поднялись с колен, побежали к лошадям, взлетели в седла и тоже поскакали к месту будущей битвы, перекрывая остров от московских полков и до самой стремительной Любки. Возле опустевшего походного храма с высоким деревянным крестом остался только Витовт с небольшой свитой. В стороне от христианских палаток седлали лошадей татары из черного тумена Джелал-ад-Дина. Делали они это не торопясь. Видно, литовский князь оставил их в запасе.
Точно так же, в ожидании приказа, держали скакунов под уздцы полторы тысячи крестоносцев – запасной полк князя Заозерского.
– Холодно-то как, – пробормотала инокиня Агафья, что стояла на крепостной стене рядом с княгиней. – Ровно ледяное одеяло смертное землю накрыло. И тихо…
Над полем, на котором собралось почти тридцать тысяч человек, и вправду не слышалось ни единого слова. Люди просто стояли и смотрели через поле на лица тех, кого очень скоро станут убивать.
– Чего ждут? – поежилась Елена.
– Так умереть никогда не поздно, – перекрестилась инокиня. – Куда торопиться?
Внизу под ними поставил ногу в стремя великий князь Витовт, поднялся в седло, привстал, вглядываясь вперед:
– Не понимаю, на что он надеется? Там одни смерды в строю! Шляхта пройдет по ним, ако по траве, никто и охнуть перед смертью не успеет.
– Татары, – указал в сторону дальнего брода гетман Ходкевич. – Нешто на них атаман разбойничий опереться замыслил?
– Татары! – предупредил князя Федька. – Уже у брода.
– Значит, пора. – Крепко взявшись за гладко отполированный ивовый шест, Егор выхватил из жаровни раскаленный докрасна железный штырь, шагнул к крайнему стволу, опустил в запальное отверстие, и пушка тут же оглушительно жахнула, выплюнув из своего жерла облако белого дыма. В этом дыму никто не мог увидеть, как наружу вырвался деревянный поддон, резко затормозился из-за прибитого к днищу кожаного пыжа, растопырившегося в потоке встречного воздуха, и из темных гнезд выскользнули тридцать четыре каленые стрелы с железным оперением, каждая в мизинец толщиной и в половину локтя в длину.
Разумеется, стрелам этим было далеко до подкалиберных «ломиков», которыми в двадцать первом веке артиллеристы пробивают многосантиметровую танковую броню. Но ведь и стреляли ими не по танкам, а по латникам в кирасах, что прогибаются просто от сильного нажатия пальцем.
Расходясь пучком, стрелы со сверхзвуковой скоростью мелькнули над головами ополченцев и легко прошили насквозь ряды польской шляхты, почти не замедлив полета даже после того, как оставили ровные дырочки в панцирях пяти-шести человек и пронзили по пять-шесть лошадиных туш. Всадники и не поняли, что случилось – просто сразу целая колонна воинов захрипела, застонала и стала падать на землю вместе с лошадьми.
– Банить!!! – Князь Заозерский быстро пошел вдоль казенников, по очереди опуская раскаленный стержень в запальники пушек. Батарея загрохотала длинной редкой очередью: «бах-бах-бах-бах…» – Заряжай!
Лето было долгим, и ватажники научились не бояться ни зелья, ни пушек, ни снарядов, действовали быстро и слаженно. Не прошло и нескольких минут, как они шарахнулись в стороны, весело крича:
– Молись!
Егор кивнул, выхватил стержень, снова пошел вдоль стволов, ритмично отзывающихся залпами: «ба-ба-ба-бах!!!»