Так думал, лежа в палатке, этот двадцатилетний юноша, полный неясных надежд и пламенных стремлений. Мысли его были прерваны появлением вестового, который доложил, что его просит к себе капитан Небольсин.

Небольсин жил не в палатке, а в просторном деревянном балагане, построенном для него солдатами. Домбровский был уверен, что речь пойдет о неумелом командовании поручика Пересветова в связи с потерями в отряде, которых можно было избежать.

В балагане кроме капитана Небольсина находились поручик Пересветов и прапорщик Гедройц. Перед капитаном стоял, вытянув руки по швам, повар Батраков. Небольсин кричал:

— Опять сегодня бараний бок с кашей? Четыре дня подряд баранина! Под боком река, полная рыбы, в степи куропатки, дрофы, зайцы, а он, изволите видеть, скармливает мне всех баранов Кавказа! Да я тебя отчислю в строй! Отправлю в экспедицию! Видал, сегодня привезли убитых и раненых? То же будет и с тобой, негодяй ты этакий!

Вот и все. За Домбровским, оказывается, послали, чтобы составить пульку. Сели играть. Столом служил большой барабан. Ярослав ждал, что заговорят о сегодняшней экспедиции. Но об этом никто ни слова. Пересветов не выказывал никаких признаков смущения. А Гедройц был очень любезен с Ярославом. Потом послали к маркитанту за вином. Гедройц предложил Домбровскому выпить на «наменшафт». («Называй меня просто Никита!» — кричал он в порыве дружбы.) Ярослав не пьянел, так сильно у него были напряжены нервы. Он ни от чего не отказывался, пил и на «наменшафт», и на «брудершафт». И по-прежнему ждал разговора о сегодняшних потерях в лесу. Напрасно.

Но все стало ясно впоследствии. Капитан больше никогда не назначал Пересветова командовать экспедициями. Отныне во главе отрядов шли или Гедройц, или Домбровский.

Ярослав был доволен, когда ему выпадало идти на расчистку дорог или на рубку леса. Постепенно он стал подчиняться могучему очарованию кавказской природы. Он полюбил огромные чинары с их коронообразными листьями, полюбил солдатские песни под балалайку у костра, полюбил самую опасность. Но смерть обходила его, он ни разу не был ранен, и черкесская пуля только однажды приблизилась к нему, когда сбила с него папаху. У него не бывало потерь в людях, он их умело располагал и вовремя уводил за укрытие. Начальство хвалило его за отсутствие потерь, а сам Ярослав не видел в этом ничего особенного: ведь это еще не была настоящая война.

Но настал день, и она пришла.

30 марта 1856 года был заключен долгожданный Парижский мир. Крымская война закончилась. У России развязались руки для другой войны — Кавказской. Из Крыма, с турецкого фронта, были переброшены на Кавказ полки закаленных ветеранов. Сменили главнокомандующего. Вместо бездарного генерала Муравьева был назначен князь Барятинский. Прежде чем начать наступление, новый главнокомандующий перевооружил армию, оснастив ее по последнему слову военной техники — нарезным оружием, которого так не хватало в Крыму. Офицеров ознакомили с планом наступления, он был широк. Предполагалось двинуть войска одновременно и на Чечню, и в бассейн Кубани. Князь Барятинский не начинал наступления, прежде чем не довел армию до состава в двести тысяч, а число орудий — до двухсот.

Велико расстояние от главнокомандующего до юного прапорщика Домбровского. Но Ярослав разбирал план предстоящего наступления так, как если бы он сам был главнокомандующим. И он не мог не признать этот план разумным.

— Да это, душа моя, старый план Ермолова, — молвил Небольсин. — Не бери следующий боевой рубеж, пока не укрепил предыдущий. Вот так шаг за шагом и шли мы с Ермоловым. Да… Медлительно, но крепко…

В конце апреля верховой привез в редут приказ: всему гарнизону прибыть в Екатеринодар.

— Ты понимаешь, что это значит, Ярослав? — возбужденно говорил своему новому другу Гедройц. — Большая война! Наконец-то! Да что ты такой скучный? Расшевелись!

Ярослав сослался на головную боль. Его мучила двойственность его положения. Да, конечно, война — это то, к чему он себя готовил столько лет. Это его призвание. Здесь он приобретет необходимый опыт. Никакие книги не могут заменить урока боев. Все это так. Но к этой войне душа его не лежала. Он не мог не сравнивать маленьких свободолюбивых кавказских племен с собственным угнетенным народом. И вот он, поляк, идет в рядах угнетателей. Да, он дорого заплатит за приобретенный боевой опыт. Но иначе он не может поступить. Сейчас он русский офицер и никто более. А там — увидим… Ярослав не забывал добрых советов Лаврова. В академию? Да, в академию. Он уже и сейчас исподволь готовится к ней. Но до этого он должен продвинуться в чинах, он должен проявить свои дарования, пройти через горнило войны.

В Екатеринодаре лабинские отряды прошли переформирование. Все делалось необычайно быстро. Не прошло и двух дней, как Домбровскому было объявлено, что его часть назначена в колонну, которая выступает завтра в Адагумскую долину. Последний свободный вечер офицеры проводили по-разному: кто укладывался и экипировался, кто кутил, кто до рассвета картежничал, кто писал письма. Ничего этого не делал Ярослав. Он, как ни странно, читал. Его поселили в квартире местного учителя. С разрешения старичка хозяина Ярослав порылся в книжном шкафу и до рассвета читал. Там был его любимый «Современник» со статьями Чернышевского «Очерки гоголевского периода русской литературы». Ярославу казалось, что он снова перенесся в Петербург, в атмосферу жарких политических споров. За рассуждениями о литературе он угадывал смелую критику действительности, призывы к иному общественному устройству. Со вздохом отложив журнал, он принялся читать недавно вышедший сборник под скромным названием «Военные рассказы». Автор был ему знаком: граф Л.Н. Толстой. С наслаждением он перечел уже известные ему очерки о Севастополе. А «Набег» и «Рубка леса» вновь погрузили его в тревожную военную обстановку Кавказа.

Заснул он под самое утро. Проснувшись, спохватился, что не написал писем родным. Но уже не было времени, надо было бежать в часть.

Первый бой Лабинский полк принял в горном ущелье. Рота Домбровского шла в голове колонны. Шли, как на прогулке, без единого выстрела. Не доходя гор, Домбровский остановил роту. Из тыла прискакал Небольсин. Перед самым походом он получил чин майора и теперь командовал батальоном.

— В чем дело? Почему остановились? — спросил он, тяжело спрыгнув с коня.