Смеясь, она пригнула его шею к себе — она была ниже — и очень крепко, так что ему стало больно, поцеловала в губы. Как только он почувствовал жирную нежность и ягодный аромат ее губной помады, ему показалось, что все пропало и никогда не вырваться ему в другую жизнь.

Но женщина его отпустила. Она сбросила пальто, далеко, в разные стороны отшвырнула с ног туфли на высоком каблуке и побрела в спальню.

Ей было за сорок. На ней хорошо сидел жемчужно-белый английский костюм. Ее волосы были искусно выкрашены в пять цветов — от нежно-пепельного до детски-белобрысого. Помада — ее следы Артем стирал сейчас с губ тем самым носовым платком, которым прошелся по ручкам гардероба — стоила столько же, сколько пара лучших Вариных платьев.

— Заказчики как заказчики, — сказал Артем вслед женщине. — Все на одно лицо. Надоели! Жанночка, я должен сейчас идти. Мы с ребятами договорились потренироваться на радиозаводе.

— Там же одни развалины!

— Как раз то, что нам надо.

— Но мы не виделись почти сутки!

— Жанна, я обещал. Я же не знал, что ты днем придешь. Я думал, ты будешь в офисе.

Жанна стояла на пороге спальни и расстегивала пуговицы на блузке.

— Я и была в офисе, — сказала она. — Встречалась с известным поганцем Кондаковым и его придурками. Кажется, мы таки подпишем контракт. Но я чуть не сдохла в этих туфлях! Выглядела я в них супер, но это стоило мне очередной мозоли. Захромала даже! Вот пришла домой переодеться, переобуться и пластырь наложить. А ты, может, останешься, Тема? Задержишься на полчасика? Разве ты не скучал без меня?

— Скучал, — холодно соврал Артем. — Но я ребятам обещал подскочить к двенадцати. И подскочу. Не хочу, чтоб меня считали козлом.

Он видел в зеркале прихожей, как Жанна ходит по спальне, нарочно раздевается очень медленно и все посматривает на него — ждет, что его одолеет желание. Она считала себя очень притягательной и по-своему была права — бассейн, фитнес-клуб, массаж, любимое солнце Бали (и солярий вдобавок) сделали ее тело коричневым и гладким. Ее подруги не давали ей больше тридцати пяти. Она им верила. Про сорок восемь она давно забыла.

— Тем, а сумку ты зачем берешь? — вдруг насторожилась Жанна. — Ведь у тебя все снаряжение в клубе.

— Я для Витальки взял свою ветровку и старые штаны. Он где-то в гудрон вляпался и свои отнес в химчистку.

Вралось легко. Любые бредни можно выдать за правду, если говорить небрежно, глядя на стену и думая о своем.

— Ты в самом деле собрался на радиозавод? Или у вас вечеринка в фирме? С вашими ужасными девками? — не унималась Жанна. — Смотри, ты дал мне слово!

— Ну конечно, это на танцы я вырядился по-походному, — усмехнулся Артем. — И начинается вечеринка в полдвенадцатого дня. Жанна, не глупи, я к ребятам!

— Тогда зайди и поцелуй меня. О, проклятые туфли… Тема, ну что ты там копаешься? Я жду!

Артем отправился в спальню, хотя знал: возвращаться — плохая примета. Но вести себя подозрительно сейчас нельзя.

Жанна, уже раздетая, лежала поверх покрывала, задрав на золоченую спинку кровати свои сильные коричневые ноги (на большом пальце правой уже красовался пластырь). Она была в одном белье, розовато-желтом. Артем не знал, как такой цвет называется, но был готов согласиться, что эти трусики и особенно бюстгальтер — настоящее произведение искусства, а может, и высоких технологий. Во всяком случае, плотное кружево ловко лепило из немаленьких грудей Жанны две абсолютно правильные полусферы, а к соскам разреживалось до полной прозрачности. Соски были большие, лиловые. Жанна находила их необыкновенно соблазнительными и была уверена, что Артем, едва приблизившись к ним, не устоит.

— Останься, мой мальчик, — просила она тонким детским голоском, сжимая и поглаживая свои полусферы. — Я ведь знаю, ты не хочешь уходить.

— Не хочу, но надо, — отрезал он. — Поцелую тебя и к ребятам.

— Ладно, только не задерживайся. Я закажу домой ужин в «Пекинской утке» — все, что ты любишь. Или съездим в «Адмирал»?

— Посмотрим.

— Хорошо, тогда в «Адмирал». А теперь целуй!

Артем склонился над ней. Она успела снова накрасить губы! Он подумал, что в последний раз видит этот блестящий загорелый носик, очень правильный, эти тонкие морщинки у глаз, искусно татуированные брови. Он коснулся губами ягодного рта, и рот этот больно и тесно прижался, а горячий шершавый язык, юля, устремился куда-то ему в глотку. Ну что ж, если в последний раз, то стоит ответить! Прощай, Жанна.

Поцелуй был долгим, однако того, на что Жанна надеялась, за ним не последовало.

— Пока, любимая, — улыбнулся Артем из прихожей.

Он снова вытирал платком губы. У него было беспечное веселое лицо. Дверь за ним тихо захлопнулась.

Жанна полежала еще немного. Ей хотелось успокоиться, но едкая смесь раздражения и счастья довела ее до дрожи. Она вскочила с кровати и стала расхаживать по комнате, ловя свое отражение во всех зеркалах. «Тема влюблен в меня, дурачок, — думала она. — Чему удивляться? Ему двадцать семь, а я выгляжу на тридцать пять. Восемь лет разницы совсем пустяк».

Эта арифметика ее развеселила. Она повернулась боком и закинула руки за голову, чтобы полусферические груди поднялись еще выше. Ее подмышки были такими же коричневыми, как и все ее гладкое загорелое тело; и за ушами, и на пальцах ног был такой же абсолютно ровный загар. Сейчас она себе очень нравилась. Жалко, что Артем ушел и не видит ее.

Как ей хотелось быть такой же невозмутимой, прекрасной, чуть насмешливой, когда Артем рядом! Но никогда этого не получалось. Свою страсть к Артему она сама называла сучьей, и сладить с этим было нельзя. Ей едва удавалось сдерживать себя, когда он выдыхался к утру — было страшно измучить его вконец и надоесть до чертиков. Ей мало было их ночей и их дней. Ей постоянно было мало его! «Знаешь, я понимаю того сумасшедшего, который настолько любил, что сожрал свою любимую», — смеясь, призналась она как-то подруге Людке.