Скоро в здании аэровокзала появился Евгений Парвицкий со Страдивари в руке. Шуму прибавилось. Хотя нынче свита музыканта была не так многочисленна, как день назад, все-таки в нее входили и люди с телевидения, и заспанные чиновные лица, и розовощекий пресс-секретарь Галашина.

— Каковы ваши впечатления от нашего города? — спросил телекорреспондент.

Он обогнал Парвицкого и, семеня сложным приставным шагом, спиной вперед пошел во главе группы. К лицу скрипача он приблизил микрофон, похожий на унитазный ерш. Великий музыкант в ответ улыбнулся слепяще, как он один умел. С теплотой в голосе он сказал несколько фраз о редкой чуткости местных слушателей и заверил, что такой публики нет нигде в мире, Наташа подтвердит.

Высокая дама в бордовом платье закивала и зевнула в букет роз. Это была Наташа Бергер, любимая аккомпаниаторша Парвицкого. Вчерашний день она беспробудно проспала в гостиничном номере и не успела поволноваться, когда исчезал Страдивари. Поэтому Нетск ей очень понравился.

Позже всех влетел в аэровокзал Виктор Дмитриевич Козлов. Он приехал на такси.

— Женя, на пару слов, это важно, — шепнул он музыканту. — Чуть было не опоздал! Представь, и мобильник завел на полшестого, и администратор меня будил, в дверь стучал, а я все-таки проспал. Ничего удивительного: перенервничал вчера. Но сейчас я в форме. Поди-ка сюда! Вот местечко подходящее.

Он увлек друга к запертому аптечному киоску. В дозоре, чтоб никто не мешал беседе, он оставил Наташу Бергер.

— Наше дело на мази, — сообщил он скрипачу страстным шепотом. — Вчера после концерта я таки утащил нашу красавицу директрису в ресторанчик. Ели мы что-то в горшочках. Вернее, совсем не ели — я после ланча страдал, а она с перепугу. И я сказал ей все!

— Нет! — ужаснулся Парвицкий. — Ты обещал тонкую игру!

— Да чего тут мудрить? — махнул рукой Виктор Дмитриевич. — Народ в провинции простой, намеки не считывает, так что пришлось идти напролом. Я описал ей замашки Палечека и ее грядущий позор — или возможное спасение. Она не так глупа, как можно предположить, глядя на ее формы. Согласилась на мои условия: я молчу про Коровина, а она сватает нам Васильковского. Завтра же начнем окучивать дурака Галашина. Думаю, дня в три я уложусь — ты как раз вернешься из Осаки.

— Хорошо бы!

— И знаешь что? — блеснул очками Козлов. — Эта милая дама (по невозможному секрету и вся дрожа) сообщила мне, что у Палечека еще есть Коровины. Много. Такого же типа, как эта мазня. Она, мол, выбрала Галашину, что получше. Представляешь, каковы худшие? И сколько еще на Руси Галашиных?

Парвицкий округлил глаза:

— Ты думаешь, Палечек держит подпольного фальсификатора? Или копииста?

— Не исключено.

— Но где держит? В Париже? Странно: в галерее Галашина я смотрел в оба — живопись вроде старая. Но не Коровин, конечно.

— То-то и оно! Темное дело. Живопись старая или только кажется старой? Я ведь и на изнанку псевдо-Коровина глянул. Подрамник, холст в порядке, соответствуют заявленной датировке. Запись поверх какой-то старой мазни? Вопрос! Надо в Москве к Палечеку человека подпустить, пусть посмотрит, что там за муть.

— Фиму пошлешь?

— Да, Фиму Аксельрода. Он парень дельный, поймет. После будем решать, как действовать. Мне видятся блестящие перспективы.

— Смотри, Витя, не наломай дров, — предупредил музыкант. — Мне скандалы не нужны. В этом месяце мне еще пятнадцать концертов играть, а я не железный и не резиновый. Чуть дуба не дал в этом чертовом Нетске, полном дур. Если бы с инструментом что-то стряслось…

— Так не стряслось же! — ободрил друга Виктор Дмитриевич. — Обошлось, слава богу. Вкусы у местной публики примитивные, зато органы работают, как часы; девица эта стоеросовая тоже не подкачала. И сюда, в аэропорт, ментов стянули — посмотри-ка, Жень, вокруг. Сколько их! В глазах рябит. Да, Страдивари — это Страдивари!

И точно, никогда еще не бывало в Нетском аэропорту такого скопления стражей порядка. Причем большинство из них не дремало на ходу, а сурово всматривалось в немногочисленных пассажиров. У багажного отделения стоял оперативник с овчаркой. Собака, по горло закутанная в камуфляж, порыкивала в сторону зала: там одна из пассажирок держала на руках карликового пинчера. Пинчер, который напоминал скорее крупное насекомое, чем собаку, в ответ сурово тявкал. Суча тощими лапками, он пытался освободиться из рук хозяйки и порвать овчарку.

— Собачку такую хочу! — глядя на пинчера, закричал ребенок, который сообразил, что муравьеда ему не дождаться.

— И чего это сегодня столько ментов нагнали? — удивился один из провожающих.

— Террористов ловят, — невозмутимо предположил другой.

— А может, наркотики ищут? — добавила девушка в дымчатых очках. — Собак как раз на наркотики натаскивают.

Была эта девушка тоненькая, небольшого роста, в ловко повязанном зеленом платке. Она подошла к овчарке и улыбнулась ей. Овчарка равнодушно двинула бровями и свесила из открытой пасти большой розовый язык. Девушка отступила к стене с расписанием полетов, достала блокнот и старательно переписала все немногочисленные нетские рейсы. Потом она немного постояла, подумала и спокойно вышла на площадь перед аэровокзалом.

Здесь было пустынно. Зябкий утренний ветер трепал рекламные флаги над крыльцом, пара такси скучала в ожидании случайных пассажиров. Почетные места на парковке занимала машина телевизионщиков и два чиновных «мерседеса». Девушка миновала боковой выход из аэропорта, закрытый и заколоченный фанерой. Из-за фанеры выглядывали бессмертные розы цветочного киоска.

Девушка завернула за угол. Она подошла к зеленой изгороди, в густую чащу которой нанесло ветром мусора, окурков и даже желтых листьев с каких-то далеких неведомых деревьев. Здесь высокий парень нервно переминался с ноги на ногу. Рядом стояли три дорожные сумки.