Шрифт:
Человек может «открыть сознание», только став тотально внушаемым, утратив ответственность за окружающих и самого себя, обесценив (инфляция) «по дороге» свое «Я».
Но мы уже говорили выше обо всем этом!
Совершенно верно. Утрата ответственности — это всегда возврат в стихию язычествй. Ибо именно чувство ответственности — краеугольный камень христианского понятия свободы.
«Мы ответственны за мир. Мы — то слово, тот Логос, в котором он высказывается, и только от нас зависит — богохульствует мир или молится… Только через нас космос, как продолжение нашего тела, может воспринимать благодать».
Владимир Лосский
Однако такая ответственность для человека, осознающего ее, — тяжкий груз, нести его, пусть даже и неосознанно, способны только выраженные «интерналы» («жизнестойкие дети»). Погружаться в самого себя, потихоньку растворяя свою личную ответственность в коллективном бессознательном с помощью наркотиков, гораздо проще, чем преодолевать фетиши внешнего мира, включая их, как и себя самого, в очищающий и просветляющий поток — целостное мировоззрение.
Мы снова, как и в предыдущих книгах, сталкиваемся с потребностью в простоте как с главным способом подмены метафизической потребности.
МЕЖДУ ЛОГОСОМ И ХАОСОМ
Идентификация человека с объектами окружающей его действительности — вот то, с чем боролась «психоделическая революция». Джон Лилли называл «зависимость» человека от реального мира «первичной» или «ложной» программой человеческого «биокомпьютера». Ее и нужно было «стереть» с помощью LSD. «Открыв» человеческое сознание и сделав его носителя «гипервнушаемым», в него надлежало ввести «новые» программы.
Какие именно — Лилли в точности не указал. Он предположил лишь, что создать такую новую «программу» должен был для себя сам «психонавт».
Задача была невыполнима в принципе.
Человек в своей безумной попытке развоплотиться — выйти за границы своего «Я» или, наоборот, максимально «спрятать» его под масками — неминуемо теряет точку отсчета, а значит, и саму возможность анализа происходящего.
Внутренний мир человека оказывается в постоянном брожении раздробленных частиц гибнущей личности. Это хаос, нуждающийся в Логосе — организующем начале. Но что, какая инстанция выступит в этой роли?
Произойдет вот что. Метод познания (механизм, посредством которого в хаос вносится определенный порядок, — в этой роли теперь выступает химическое вещество) превратится в самоцель.
Из внешнего мира в «открытое» наркотиком сознание не поступит ровно ничего, никаких принципиально новых сигналов. И сознанию придется удовольствоваться не чем иным, как самим собою. А познавательных объектов (то есть «действительностей») окажется никак не меньше, чем образов в структуре самого галлюцинаторного переживания.
И все они окажутся равноценными.
Таким образом, произойдет глубочайшая онтологическая ошибка: искаженное сознание примет метод познания за сам объект, а следовательно, подлинной реальностью, бытием в восприятии «психонавта» станет… небытие.
Небытие, применимо к рассматриваемой ситуации, равнозначно всебытию; в сущности, это одно и то же.
И то и другое — мир плавающих, равноценных иллюзий, лишенных какой бы то ни было точки отсчета на шкале актуальной реальности. Небытие является предельным выражением эгосистолы; всебытие — соответственно — эгодиа-столы.
В памяти сразу же появляются ассоциации с христианскими текстами.
«…поработивший себя злу пребывает как бы в небытии».
Святой Григорий Нисский
Чем представления о зле из святоотеческих писаний отличаются от только что описанных представлений о диссоциации личности?
По всей видимости, тем, что в нашем сознании наркотик — это химическое вещество, а стало быть, начало неодушевленное, лишенное способности проявлять собственную волю.
Между тем как зло (та же «чертовщина» синхронистичности), как принято у нас считать, начало одушевленное, имеющее собственную волю и «посещающее» человека по своему собственному желанию.
Но это не верно!
Православие содержит иное учение о природе зла. Начиная с Ш века нашей эры отцы церкви расценивали взгляд на носителя зла как на некое со-вечное Богу, имеющее качество личности, но иноприродное, злое начало — как гностическую и манихейскую ересь.
Митрополит Сергий в начале XX века, характеризуя гностицизм, писал: