– Борьба с вымыслом мой удел, хотя пусто все это. Предлагаю хороший бар, я знаю одно уютное моему сердцу место, там частенько играют «Grapefruit moon».

– Честно сказать, мне уж как час назад нужно было в дорогу. Пора бы уже, наконец, начать бороться со своим бессилием. Воспрянуть, заняться делом – не теряя минуты. И не думай, что я отказываюсь от тебя, мне в самом деле нужно идти.

– Если нужно идти, то идти смело, не преклоняясь перед совестью. Ты мне ничего не должен.

– Я знаю, Шуга! И как ты находишь в себе силы справляться с подобным. Боже, если бы я мог, то обязательно порекомендовал тебе надежный оберег.

– Спасибо, – в серьезной тональности подтвердил Сахарный.

– Что, не так, что ли? – изумился Креветка.

– Что ли может быть и не так.

– Это твое прошлое. Да? Прошлое? – Креветка причитал нахлынувшим состраданьем.

– Да. Осталось в наследство от прошлой жизни.

– И, тем не менее, разве тебе в этом во всем не весело, друг? Вот со мной подобных чудес не случается, мой день спокоен и условен. Мое прошлое настолько банально и порядочно, что мне страшно подпускать к своему настоящему. В особенности подпускать чужих мне людей. Приходится быть избирательным и осторожным. Раньше я мечтал стать философом, родить великого скрипача, но прошло время, и мне уже не хочется ни того, ни другого. Я обыкновенный курьер, развозящий из пункта «А» в пункт «Б» женское нижнее белье.

– У тебя удивительная жизнь, Креветка. Цени каждое мгновенье и не давай своему дню просто так кончиться.

– Нет. Все не так, – во вздохе отрицал сказанное, а после утомился, сопротивляясь несладкой ему мысли. – Хочу хорошенько наесться, чтобы все и всегда было на моем столе. Новый диван на человек пятнадцать, и чтобы вся эта радость оставалась со мной до последней минуты.

– Кто эти все, Креветка? – ласково успокоил Сахарный. – Пусть придут и сядут на твои старые стулья, раз настолько близки тебе.

– С тобой тяжело соперничать, Шуга, а мне и вправду уже пора.

Вечер опустился на город, и две казалось уже безразличные друг другу фигуры спустились с грязного чердака, проходя мимо чьих-то матрацев и закисшего пакета с молоком. Здесь всегда полно птиц. Блуждающий звук подъезда наполняет этаж. Здесь бывала смерть, она приходила за тем, кто все потерял. Вскоре на этом месте было обнаружено тело одного человека, по жизни он шел без постоянного места жительства. Хозяина 153 квартиры это серьезно возмутило. Вскоре две птицы улетели и больше не возвращались, и еще одна, с белым оперением, легко ушла. Прежде смотрела с упреком: «Отчего же ты не защитил его?», – звала Шугу нежной жалостью, не желая покидать сахарный карниз, а он прогонял ее, выталкивая в высокую бездну. Были секунды, и он почти плакал, он знал об их маленьких жизнях все. «Не гоняй голубей, не гоняй», – шептал старец мальчишке. «Вот так возьми в кулачок. Чувствуешь птицу?». А дальше летят крошки из рук, прикармливая голубей, он давал им имена, уже чувствуя каждую из птиц. Зная ее существо. Надолго ли она улетит и вернется ли обратно.

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении, – робко начал Сахарный, переодетый в смущенье. – В моем эбеновом шкафу хранится сверток, в нем лежат чугунные раскрашенные голуби. Мне отлил их одинокий мастер, удивительный человек, живущий на берегах соленого озера. Я, знаешь ли, терпеть не могу ограды, украшенные предсказуемыми шишками. Я прошу тебя учесть эту просьбу, при определенных для меня обстоятельствах.

– Не чувствую твоей скорой смерти, – уже не веря ни во что бросил Креветка, оставляя Шугу наедине с собой.

Силуэт обремененного человека пролетел этаж, с трудом совершил повороты ключа, и, ускользнув в теплоту квартиры, щелкнул тяжелой дверью, всем телом расслабившись на внутренней стороне дома. «Одиноко и сурово, что я нажил?», – грустно думалось Сахарному. «Слепец. А что говорят часы? Кого-то явно не хватает. Андрей, кто мне обманывает? Я никому не верю. Я беглец, но какой? Возможно, Креветка солгал, что здесь кто-то был, я о нем мало что знаю. Нет. Это Ключ. Ставлю, что это он. Мерзость. Был бы мясником, распорол бы ему брюхо. Однако кого-то явно не хватает в нелегкой мне минуте. Со смертью нужно подождать». Он кинулся в соседнюю комнату, где стоял письменный стол с устойчивой выдвижной панелью, над ним висело множество заставленных книгами полок с подсветкой из сизых фонарей. Чужие руки, во всем их присутствие. Шуга сел в кресло, обращаясь глазами в предметы, его мысль приковалась к оставленной обуви на паркете.

«Синица глупа… это точно летняя пыль, кто же ее взволновал?», – подумал Сахарный, потирая высокий лоб, и медленно вырубился.

«Ты рискованно думаешь». Загляделся Опер на кожаный фасад гостевой комнаты и, добавив в кофе странное маслице, расслабленно сполз в кресле. «Ля-Ля-Ля – все это далеко попсовое», – промолвил человек, у коего в кармане частенько бывал пузырек с нефтью. И даже не думайте, что это все начало авангардного бреда, во всем есть погрешность материи, и даже там, где явно присущ авангард. «Нет, ну а почему эта девочка теперь поет: Ду-Ду-Ду? К чему бы это?», – философски задался Волчий. «Друг мой, это всего лишь вариант глупости», – с чувством опьянения промолвил Опер, торопливо добавив: «Здесь нет смысла». Волчий вздохнул, слизнув хороший коньяк со стекла, невзначай помянув: «Грустно, что все-таки не Ля-Ля-Ля». Опер цокнул, потирая кожаные брюки, этой ночью он насыщался особым романтизмом Земляного города, что впоследствии заставит его продолжить свою надоевшую ему повседневность.

– А было у меня дело, Волчий! Такое дело, что уж несколько тысяч по сравнению ничто, разве что дрянь всякая. Вот такой мешок подарили! – Опер воображал неподъемный чемодан, передавая руками увиденное им в прошлом, – жаль, что пришлось с ним быстро расстаться. Да и не найден состав преступления, так, приказ для псины. Им сидеть – они сядут, им бежать – да они спотыкаются уж. Ты бы знал, я тому все подсказывал, все подсказывал, а толку! Одним словом, дурак, проиграл вопреки смыслу. Связали его умело. Да! Безумцем стал. И не человек – личность целая!