– Мы можем попытаться это сделать, но не можем поставить выполнение своей задачи под угрозу. От ее выполнения зависят тысячи жизней. Надо доложить командиру и получить его приказ.

От последней фразы, я недовольно нахмурилась и спросила:

– Ты не командир? И сколько вас здесь еще бродит?

– Нет, я заместитель командира, всего пятнадцать спецов, часть из которых обустраивает место ночевки.

Кивнув, снова задумалась над его словами и моими дальнейшими действиями. Блок я сразу вернула на место, и скоро заклятие утратит свою силу, и что они тогда со мной сделают? Ведь я теперь знаю про них все, и они вряд ли доверят мне такую тайну. Надо уходить отсюда подобру-поздорову. Но что с жителями-то делать? Повернувшись к мужчинам, я заметила, что они как-то странно расслаблены и пристально наблюдают за мной, словно читая мои мысли. Я с трудом встала, потерев лицо и встряхнувшись, прогоняя вялость и разгоняя кровь. Посмотрела брюнету в глаза и сказала так, чтобы слышали они все:

– Я приношу свои извинения, за применение запрещенного знания, это была вынужденная мера, чтобы защитить этих детей. Я клянусь Великой, что никому не открою то, что вы мне поведали, но прошу помочь местным жителям обрести свободу и не сгореть в жертвенном костре войны. Это ваш народ и это ваша обязанность как мужчин, спасти ваших женщин из плена врага. Я рисковала судьбой своего народа, чтобы помочь детям вашей расы и надеюсь, хотя бы это может служить оправданием того, что я с вами сделала. Я должна уходить отсюда, и теперь судьба этих человеческих детенышей на вашей совести и жизнь их матери тоже.

Кивнув им и заметив удивленные лица и опасный огонек в глазах некоторых из них, стала отступать к зарослям мелких деревьев на другой стороне поляны, в противоположной стороне от деревни. В тот момент, когда я сделала уже пару шагов, брюнет кинулся ко мне. Молниеносно выдернув клинок из-за пояса, приняла боевую стойку и начала танец смерти. У него в руках были только два длинных кинжала, но и ими он владел в совершенстве. Остальные, выходя из ступора и обретая свою свободу, начали медленно окружать нас. Да, недолго же мое заклинание действовало, а ведь на других, без моего добровольного согласия на отмену, длилось бы всю жизнь! Краем глаза заметила, что дети сидят на том же месте и не двигаются с места. Шассе тебя забери, ну почему они меня не послушались?!

Танцуя и уклоняясь от соперника, смогла пару раз задеть его по руке и груди, но лишь порвала его одежду, не задев шкуры. Передвигаясь таким образом, чтобы никто из мужчин не смог зайти мне за спину, затравленно озиралась по сторонам. Странное ощущение прошило спину, но отодвинув его на задний план, чтобы не мешало, задумалась над странным поведением мужчин. Брюнет заметно притомился прыгать тут передо мной, и в тоже время он вел наш боевой танец таким образом, чтобы не причинять мне вреда, а его спутники заняли такую позицию, что теперь они зажали меня полукругом, в центре которого танцевали мы с брюнетом и только позади меня было свободное пространство, дающее небольшую надежду на спасение. Мои тревожные мысли прервал брюнет, который резко отскочил в сторону и с ехидной ухмылкой посмотрел на меня, застывшую с недоуменной и тревожной гримасой на лице. Невольный облегченный вздох вырвался сквозь мои плотно сжатые губы, и отяжелевшие руки медленно опустились вниз, все еще крепко сжимая кинжал и клинок. Подняв лицо, прямо взглянула на ухмыляющегося брюнета и медленно, не делая резких движений, отставила ногу чуть назад, выходя из танца смерти. Мне ужасно требовался отдых, каждая мышца дрожала от усталости и такого сильного переутомления после использование силы в этом голодном мире, который с такой жадностью накидывался на малейшие крохи ее проявления во мне. Силы убывали с каждым мгновением и с этим надо что-то делать. Сделав глубокий вздох, обратилась к этим людям, которые с таким любопытством и интересом смотрели на меня, словно на диковинную зверюшку. Р-р-р-р!

– Дай слово, что не причинишь этим детям вред, человек!

Брюнет удивленно поднял бровь и, чуть наклонив голову набок, слегка оглянулся на своих спутников, которые с таким же удивлением смотрели на меня. Я же с радостью отметила, что чужеземный язык все лучше осваивается моим языком и памятью.

– Даю слово, красавица, что не причиню этим детям вреда. Мы вообще-то русские и с детьми не воюем, и не важно, чьи это дети, свои или чужие. Но вот мне интересно кто ты такая, и что это за штучки, которые ты на нас опробовала?

С облегчением переведя дух и, наконец, сняв с себя ответственность за эту мелкую человеческую обузу, чуть сместилась назад, увеличивая дистанцию между нами. В голове звенела тревога, спина неприятно чесалась, но я решилась ответить на вопрос брюнета. Грустно ухмыльнулась на его задиристый и очень недовольный тон о штучках:

– Я еще раз прошу простить меня за то, что произошло. На мне висела ответственность за чужие жизни, я должна была быть уверена, что вы те за кого себя выдаете. Прощайте, вы больше никогда не увидите меня.

Плутовская ухмылка скривила мои губы и я, сделав резкий шаг назад, попыталась развернуться и быстро рвануть в сторону леса. Мои запястья сжали с чудовищной силой, от чего оружие выпало из рук, а я не смогла сдержать стон боли, затем к моей спине прижалось большое, крепкое тело, мои руки крест-накрест прижали к груди здоровые руки, скорее похожие на две лопаты. Меня словно укутали этим огромным телом со странным тревожащим запахом. Запах дыма, местных деревьев под названием ели и сосны и другого, такого терпкого и в тоже время очень приятного аромата его кожи и пота. Меня обнимал мужчина, человек, но моя звериная сущность не хотела порвать его за то, что коснулся без права на это, ей хотелось урчать и еще крепче вжаться в него. Я застыла от этой мысли и в ужасе попыталась обернуться назад. Мне не позволили, но задрав голову, утонула в холодных прозрачных серых глазах. Странный цвет вечерних сумерек плескался в них, а я, забыв как дышать, не могла оторваться от их созерцания. Пару мгновений длился наш обоюдный взгляд, после чего он ослабил хватку и, мягко повернув к себе лицом, отошел на пару шагов назад, словно с усилием заставляя себя создать эту дистанцию. Жадным взглядом я осмотрела каждый кусочек его тела, запоминая и впитывая информацию о нем словно губка. Я довольно высокая по людским меркам, но рядом с этим гигантом казалась маленькой девчонкой, хотя почти все здесь присутствующие мужчины были крупными и гораздо выше меня, ни в чем не уступая стерхам-мужчинам. Но этот мужчина был крупнее всех, выше всех и для меня красивее всех, кого я видела раньше, хотя должна была признать, что по общим меркам и стандартам красавцем он не был. Мне показалось, что мой интерес к его персоне не остался им не замеченным, но по его лицу я не смогла оценить его реакцию на это открытие.

Тоже жгучий брюнет как и мужчина со шрамом, но его кожа отличалась характерным для стерхов золотистым оттенком, на лице затемненная синеватой щетиной, шикарные черные дуги бровей, кривоватый нос, явно говорящий о том, что он пару раз был сломан, четко очерченные тонкие губы, квадратный подбородок с мягкой ямочкой посредине, и все это мужественное великолепие держалось на весьма мощной шее, которая плавно переходила в широкие, хорошо развитые плечи. Накачанный торс и мощные ноги, затянутые в светло- зеленые штаны и обутые в уже знакомые высокие ботинки, на поясе похожий набор, что и у других мужчин и, судя по лямкам на плечах, также как и у остальных небольшой рюкзак. После того как я закончила его быстрый осмотр, в голове появилась неожиданная мысль и, к сожалению, не сильно приятная для меня. Эти шестеро мужчин являлись, несомненно, людьми и в тоже время, в них было слишком много животного, звериного, и они были в большей степени воинами, чем наши мужчины, которые всю свою жизнь воспитывались скорее как охотники. Наверное, именно поэтому мы проиграли, именно поэтому сейчас мы на грани вымирания. Этот воин с не меньшим интересом рассматривал меня и, наверное, все же в моих глазах отразилась та боль и печаль, что я почувствовала, вспомнив о том, что произошло всего лишь вчера, потому что его глаза, до этого смотревшие на меня с холодным расчетом, вдруг потеплели, и расчет сменился странным любопытством. И это любопытство в его глазах меня встревожило. Этот мужчина стал для меня вдвойне опасен и не только для меня, но и моей сущности. Чуть нахмурив брови, он хриплым, густым баритоном, от звука которого внутри меня что-то тепло шевельнулось и затрепетало, приказал, глядя мне в глаза: