Шрифт:
И кто-то не выдержал. Тихо и неуверенно, для всех неожиданно, в пропахшей керосином, табаком, людьми и сеном темноте прозвучало тягуче-напевное:
На рейде большом легла тишина,
И море окутал туман…
Осипов глубоко вздохнул, кашлянул, душа его отозвалась на раздумье запевшего. И уже два, потом три голоса:
А берег родной ласкает волна,
И тихо доносит баян.
Всем стало легче. Одиночество было изгнано из темноты. Появился общий смысл ожидания, одинаковая его эмоциональная окраска. Теперь уже силой музыки и слов все объединились в едином хоре:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
Запевающий с появившейся артистической искоркой выводил второй куплет. Ему дружно подпевали, но Матвей уже не пел и не вслушивался в музыку. Она уплывала от него вдаль и слышалась приглушенной. Ее отодвигала захватившая его мысли по-новому понятая сила слов о «..дружбе большой, о службе…».
«На самом деле, – подумал он, – большая дружба помогает службе, выручает в бою. Человек без друзей что перекати-поле, кустарь-одиночка, эгоист».
Теперь уже слова «прощай, любимый город» не звучали для него обреченно. В них было прощание не навсегда, а на время, по необходимости, потому что без похода, без полета не может идти служба, не может делаться дело.
Забрезжил рассвет. Бездонная чернота неба сменилась мутноватой серостью, растворив в ранней неопределенности звезды. Невидимый еще солнечный свет, отразившись от неба, упал на землю. Стали проглядываться возвышения соседних капониров и самолеты в них. Аэродром наполнился ревом и искрящимся мерцанием выхлопов пламени авиационных моторов. Какое-то мгновение – и напряженная неподвижность вытолкнула из капониров «илы»: Русанов повел полк на взлет…
Когда пыльное марево нагретого работающими моторами воздуха проглотило впереди взлетающую пару, «илы» Осипова и Борубая начали разбег навстречу взлетным кострам, указывающим не только направление, но и конец аэродрома. Осипов не торопился поднимать тяжело груженную машину в небо и, только убедившись, что скорости уже достаточно, оторвал ее от земли. Впереди было видно плохо. Невидимое днем пламя выхлопа разогрело патрубки мотора докрасна, и огненные блики на фоне кабины делали иногда стекла непрозрачными. Матвей посмотрел назад – самолет Борубая шел рядом, украшенный огненными ручейками пламени, идущими от мотора.
«Значит, и у меня так. Выхлоп видно лучше, чем огни на крыле». И выключил АНО [16] .
Впереди и выше их полета на все больше краснеющей плоскости неба самолеты ему виделись черными силуэтами. Железные птицы, подняв правые крылья вверх, закручивались в дугу сбора. Прошло несколько минут, и в воздухе из «илов»-одиночек вырос плотный сгусток крылатого железа, начиненного смертоносным грузом бомб, ощетинившегося пушками, пулеметами и реактивными снарядами, объединенного волей командира.
16
АНО – аэронавигационные огни.
Русанов закончил разворот, оставив у летчиков за спиной нарождающийся день. Идущий от далекого горизонта свет осветил штурмовики снизу, отчего в предрассветном небе их крылья засверкали благородным блеском серебра. С аэродрома летящие самолеты казались стайками ласточек, легких и беззаботных, собравшихся вместе для того, чтобы порезвиться в лучах восходящего солнца. Парадная стройность, видимая яркость групп пробуждала в сердцах техников гордость и ощущение весенней радости, вселяла в них надежду на успех полета. И в этот момент, наверное, никто не вспомнил, что летчики пошли догонять ночь, а впереди их ждет бой.
Все больше светлевшее небо догоняло группу. День в небе наступает раньше, чем утро на земле. Осипову казалось, что жило только небо, наполненное «илами» и «яками» сопровождения. Гул мотора своего самолета и полная тишина в наушниках создавали иллюзию бесшумности полета остальных машин и еще больше «отдаляли» от него невидимую землю.
Ему, идущему последней парой, были хорошо видны все самолеты полка и истребители, державшиеся ближе к темной стороне неба.
«Молодцы, «ястребки», – подумал Матвей, – летчики идут в темноту от «илов» не случайно, а чтобы смотреть на штурмовиков как бы из темной комнаты. Так больше шансов перехватить немецких истребителей, если они появятся до подхода к «илам».
Линия фронта осталась позади, и Русанов развернул группу на юг. Там, в редеющем сумраке, находился невидимый пока Харьков!.. Мысленно Матвей перелистал книжку памяти не только цифрами, но и картинками: сорок первый, сорок второй, теперь вот и сорок третий. Как-то будет?..
Самолеты все дальше и дальше углублялись в чужое небо, а Матвей все явственнее чувствовал, как обостряется в нем восприятие окружающего мира и растет напряженность внутреннего состояния. Подав Борубаю сигнал «внимание», он снял оружие с предохранителей.