Группа штурмовиков, скручиваясь пружиной, снижалась к земле. Новая атака «мессеров». И один «ил», разорвав спираль и все больше увеличивая угол пикирования, понесся к земле. «Видимо, конец кому-то». Но смотреть за ним Осипову было некогда… «Если свежие не подойдут, то эти «шмитты» скоро нас бросят. У них, должно быть, горючее на исходе. Ведь они с задания шли». Эта мысль обрадовала Осипова: «Земля уже близко. Еще одна-две атаки, и снизу мы будем неуязвимы».

– Держаться друг за другом. Выходить из круга – солнце на правый борт. Еще один оборот.

Снова шестерка злых «ос» бросилась в атаку. «Кого будут атаковывать?.. Так, задние пулеметы у всех работают».

Чей-то «ил» ударил по фашистскому истребителю, тянувшемуся к Осипову. Трассы летчика и Конакова встретились у мотора врага. «Мессершмитт» вспыхнул и, перечеркнув круг штурмовиков своей траекторией полета, врезался в задворки деревеньки.

– Выходим из круга на славянский курс [19] , солнце справа. – Матвей посмотрел назад: «илы», выйдя из правого виража, под острым углом слева шли на него. Три… А где же пятый? – Конаков, где еще «горбыль»?

– Сзади четыре.

– Я вижу трех.

– Борубай справа нас прикрывает, но у него что-то неладно, дымит…

Атака сверху, разворот вправо, под атакующих. Пулемет с короткими передышками опять начал выбивать огненную дробь.

– Бору, как там у тебя?

– Плохо, сейчас садиться буду. Ни воды, ни масла в моторе – все вытекло.

– До линии фронта километров пятнадцать.

– Не дойду. Сажусь.

Осипов посмотрел назад: «ил» с отворотом в сторону от полета пошел на посадку.

– После посадки, Бору, по воде, по оврагам уходи, но сначала не к линии фронта…

Еще три минуты полета, и Донец отделил зло боя от жизни.

Матвей глубоко, с сожалением вздохнул. Осмотрелся. Четыре «ила» рядом. «Яков» тоже не видно. «Видать, у «шмиттов» ни горючего, ни снарядов больше не было. А то бы еще истерзали. Эхма, да не дома. Дома же сейчас тоже будет несладко. Всыплют по первое число».

Незасеянное поле мягко ударило самолет по «животу», и «ил», нагребая на себя чернозем и одичавшее разнотравье, пополз к оврагу, занося правое крыло вперед. Отдав энергию полета земле, он в изнеможении затих, распластав по траве широкие, теперь уже беспомощные крылья. «Ил» перестал быть штурмовиком.

Последним мгновением движения Борубая отбросило назад, и это послужило для него сигналом к новой жизни. Он понял: «Жив. Полет закончился».

Выскочил из кабины на моторный капот, встал во весь свой невысокий рост.

– Сверчков, вблизи никого. Уходим без шума. – Выдернул карту из планшета, сунул ее за одно голенище, радиотаблицу позывных – за другое. – Ты нигде не поцарапан?.. Ну, побежали. Теперь чем быстрей и дальше уйдем, тем лучше.

– Давай, командир, я за тобой…

Экипажу повезло. Войск противника вблизи не оказалось… Прошел уже час, а Борубай и Сверчков все еще двигались на запад.

«Сколько можно уходить в тыл? – думал летчик. – Чем дальше уйдем, тем больше нужно будет пройти обратно. По следу спокойно. Наверное, никто не видел нашей посадки. Плюхнулись с бреющего под общий шум группы. Надо остановиться, одуматься и выработать план».

– Сверчков, стоп. Давай малый привал…

– Уходить, командир, надо.

– Нам домой надо, а мы от своих убегаем… План такой: сначала определимся, где мы находимся, а потом наметим, как будем выходить на линию фронта и где переплывать Донец. Ты плавать-то умеешь?

– Не очень, но переплыву. Смеялись на перекуре с ребятами, когда кто-то сказал, что «два сапога в одной связке тонут быстрее, чем один», а вот теперь придется форсировать, если доберемся.

– Доберемся, если не ошибемся… Нам надо вылезать из оврага наверх. Мой дед Балты говорил, что заяц никогда в низине не отсиживается, а только на бугорках, чтобы видно было. В лес не полезем, потому что там войска могут от нашей разведки прятаться. Идти будем полем и оврагами друг от друга метров на сто-двести. До войск на линии фронта пойдем днем, а через Донец – ночью.

– Понял. Можно я впереди пойду?

– Это зачем? Разведчиком?

– Тебе лучше будет видно, что делать дальше. Если влипнем, так я один.

– Ну, это ты брось. Первым пойду я. Мне, охотнику, виднее.

– Командир, я же городской. И в этой природе – поле, лес, болото, овраги, речки, кочки – ни черта не понимаю. Если от тебя потеряюсь, то пропаду.

– Не потеряешься. В тылу несложно. Но на линии фронта надо смотреть да смотреть. Там надо быть невидимкой – шаг без треска, патрон без осечки, а выстрел без промаха… Посиди здесь, я на разведку выберусь.