Шрифт:
— Никого. Располагайтесь. Я мигом,— Буеверов машинально поправил на себе несвежий халат и тихо, спросил Бекбоева, кивнув на его спутника, уже нырнувшего за занавеску.— А кто этот чмур? Турок, что ли?
— Нэ твое дэло, Буй,— беззлобно сказал Рахман.— Давай свои шашлыки... И пузырок давай...
Тот не заставил себя долго ждать, моментально притащил водку и закуску, стрельнул еще раз глазами в сторону «турка», рассеянно почесал лоб и, не дожидаясь знака Тау, которому явно не терпелось, чтобы их оставили, наконец, вдвоем, поспешно ретировался.
— Управишься, Залимхан, без меня,— на ходу снимая халат, бросил он черноглазому пареньку за стойкой.— Я зараз вернусь...— и вышел.
Шашлычная занимала угловую часть старого деревянного здания с нелепой надстройкой вверху и какими-то сараями или складами по бокам, как видно, много раз перестраивавшимися, крашеными разной краской, отчего все сооружение казалось еще более бесформенным, неуклюжим и древним.
Буеверов зашел с тыльной стороны,— сзади оставался метрах в полутора только каменный забор, ограждавший базар от улицы,— и открыл тяжелый навесной замок на покосившейся двери, которую не отпирали, наверно, с незапамятных времен. Но дверь распахнулась на удивление легко и без скрипа.
Петрович быстро прошел в глубь полутемного помещения, бывшего некогда каретным сараем, судя по наваленным здесь в беспорядке колесам, козырькам, и другим частям экипажей, всякой сбруе, хомутам и прочей упряжной рухляди. Сквозь щели слабо пробивался солнечный свет, но Буеверову этого было вполне достаточно, чтобы найти внизу, в самом углу сарая, неширокую доску и, отодвинув ее в сторону со всеми предосторожностями, чтобы не произвести шума, приготовиться слушать.
А разговор уже шел. Разговор между Рахманом и «турком», как окрестил неизвестного Петрович.
Надо ли говорить, что бывший владелец «Оленя» не без тайного умысла оборудовал «отдельный кабинет» в своей заштатной шашлычной. Обнаружив позади здания заброшенный каретный сарай, Буеверов сразу смекнул, какие выгоды это сулит ему и как облегчает задачу вынюхивания и подслушивания.
— Ну что, почтенный дервиш,— услыхал Буеверов насмешливый голос Рахмана, да так отчетливо, как будто говоривший находился здесь же, в сарае.— Долго еще будешь темнить?
— Не темню я...— это вкрадчивый сипловатый голос «турка».
— Темнишь, Хапито,— резко сказал Бекбоев — Я ведь не из ментов, которые могут запросто твои бумаги проверить... Хоть и живу тихо, но еще совесть имею Расколись по-хорошему, дело стоящее для тебя найду Не будешь в пыли ладанками промышлять...
Петрович стоял за стеной, затаив дыхание Настолько-то он знал черкесский язык, чтобы понять, о чем они говорят. Вот она, наконец, долгожданная его фортуна! Значит, «турок» — не кто иной, как Хапито Гумжачев, адиюхский грабитель, который полгода водил ;за нос самого Шукая! Стало быть, он — на свободе.
— А, может, ты продался за кусок хлеба с маслом? Зато они и отпустили тебя? — С угрозой в голосе наседал Рах-ман, как будто подслушав мысль, мелькнувшую в голове у сообразительного Петровича.
— Не я привел тебя сюда, Тау,— с обидой ответил Хапито.— И не меня освободили до срока. Так, может, мне сподручней задавать тебе такие вопросы?
— Брось, Хапито. Нечего валить с больной головы на здоровую. Давай в открытую: если ты драпанул из лагеря и ходишь под Богом, тебе лишние гроши не помешают.
Буеверов вытер рукавом рубахи вспотевший лоб. Он уже знал: сейчас последует самое главное. Они еще будут препираться и осторожничать, как все воры, опасаясь, как бы один не предал другого, а потом сойдутся и вот тогда, тогда на сцене появится он, Петрович. Только бы не пропустить ни слова...
— Говори,если имеешь дело...— это Хапито Гумжачев.
— А чем докажешь, что ты не стукач? — это Рахман.
— Ищи себе кореша в свите шайтана. Некогда мне с тобой рассиживаться...
— Постой! Хватит вилять! Скажи, сам ушел из тюряги? Тенькнули на столе стаканы, загремел стул. Это поднялся Хапито.
— До скорого...
Рахман злобно выругался, и по тону его Буеверов понял, что сейчас он все выложит, несмотря на свою хитрость, потому что нет у него другого выхода и, судя по всему, не на кого ему больше рассчитывать.
— Сядь... ладно. Сядь и слушай.
Стаканы звякнули снова, и Рахман зашептал, очевидно, перегнувшись через стол к самому уху Хапито. До Буеверова долетали теперь лишь обрывки слов и, как он ни напрягал слух, толком ничего нельзя было понять.