Позади и по бокам этого своеобразного дворца стояло десятка два больших шатров, в которых помещались жены, родственники и высшие сановники Мубарека. В соответствии с суровостью здешней зимы эти войлочные шатры-юрты снаружи, до высоты человеческого роста, были обстроены каменными стенами, а сверху утеплены двойными меховыми полостями. По всей опушке поляны, окружая ставку Мубарека почти замкнутым кольцом, тянулась цепочка походных кибиток и юрт, в которых размещались две избранные тысячи [125] ханской охраны.

Сюда-то в последних числах сентября 1339 года и прибыл Василий в сопровождении своего югорского конвоя. Мубарек-ходжа принял его почти сразу и без всяких унизительных формальностей, обязательных в Золотой Орде. Белоордынские ханы гордились своим происхождением от Джучи и Ичана, которые были гуманными людьми, не видевшими никакой пользы в напрасном унижении человеческого достоинства. Подражание им стало в Ак-Орде обычаем, которого придерживался и Мубарек.

Войдя вместе с Никитой и югорским старшиной в центральное помещение дворца, сплошь затянутое коврами и убранное не только с роскошью, но даже с некоторым вкусом, Василий увидел перед собой хана Мубарека в красном бухарском халате и тюбетейке, сидящего на небольшом, почти квадратном диване возле бронзового мангала, наполненного жаром. Это был крупный, жилистый мужчина лет за пятьдесят. В его продолговатом смуглом лице с тонким прямым носом и начавшей седеть черной бородкой не было почти ничего монгольского, и, если бы не слегка раскосые глаза, его можно было бы принять за араба.

Приложив руку ко лбу и сердцу, Василий низко склонился перед ханом. Мубарек в ответ еле заметно кивнул головой.

— Мне доложили, что ты называешь себя послом главного русского князя и говоришь, что тебя в пути пограбили булгары, — промолвил он, острым взглядом окинув Василия. — Правда ли это? И если правда, сказывай, с чем ты прислан.

— Не гневайся, великий хан, — снова кланяясь, ответил Василий, — только во всем этом нет ни слова истины. На нас, на сонных, напали эти югры, и, спасая жизнь нашу, вынужден я был солгать. — И Василий в коротких словах рассказал хану, что с ними произошло в лесу.

— Кто же ты на самом деле и куда направлялся? — помолчав, спросил Мубарек.

— Я князь земли Карачевской и путь держал сюда, великий хан, просить у тебя приюта и убежища от врагов моих, незаконно посягнувших на мое княжение и изгнавших меня из отчей земли.

— Кто же эти твои враги?

— О мелких говорить не буду, великий хан, ибо сами по себе они ничто. А главный мой ворог тот же, что и твой: золотоордынский хан Узбек.

Теперь Мубарек смотрел на Василия более благосклонно. Почтительность и вместе с тем достоинство, с которыми держался русский князь, а также его прямые, смелые ответы ему понравились. Не имея никаких дел и сношений с Русью, о Карачевской земле он никогда не слышал, но, глядя на Василия, подумал: «Это, должно быть, важный князь и хороший военачальник, которого Узбек считает опасным. Иначе зачем бы он его трогал?» И, милостиво указав гостю на стопку подушек, он сказал:

— Садись, князь, и расскажи мне все.

Василий сел и, опуская незначительные подробности, поведал Мубареку свою историю. Хан слушал внимательно, не задавая вопросов. Узнав, что Василий был великим князем (большой и великий по-татарски звучит одинаково) и имел в своем подчинении нескольких удельных князей, он окончательно убедился в справедливости своего предположения. Мысль о том, что в предстоящей борьбе с Узбеком Василий может оказаться для него ценной находкой, помогла ему принять быстрое и твердое решение.

— Ты правильно поступил, приехав ко мне, князь, — сказал он. — Здесь с твоей головы не упадет ни один волос. А Узбеку, да поразит его Аллах своим справедливым гневом, уже недолго осталось ждать возмездия. Будь моим гостем. Я велю дать тебе табун лошадей и выделю улус, где ты пожелаешь.

— Да продлит Аллах твои дни за ласку твою и за милость, великий хан, — ответил Василий. — Только ни коней, ни земли мне не надобно. Дозволь лишь пожить здесь, доколе мне потребуется. И если пойдешь ты в поход на нашего общего ворога Узбека, рад буду послужить тебе.

— Добро. Сегодня же велю поставить тебе шатер возле моего.

— Благодарствую, великий хан! Ныне не могу я почтить тебя, как ты того достоин, но прими пока хоть это, — сказал Василий, беря из рук Никиты небольшой ларец и доставая оттуда массивный золотой кубок, покрытый тончайшей резьбой и украшенный четырьмя крупными рубинами. — Не золотом и не лалами [126] ценен этот кубок, а тем, что пили из него на пирах многие румейские императоры, доколе один из них не подарил его моему прадеду.

— Спасибо, князь, — сказал Мубарек, бережно принимая драгоценный подарок. — Отныне будут пить из него ак-ордынские великие ханы. Ты сегодня это сам увидишь, когда придешь ко мне на вечернюю трапезу. А это кто с тобой? Твой слуга? — спросил он, укавывая на Никиту.

— Более того, — ответил Василий, — это один из знатных людей моего государства и мой воевода. Он мне скорее брат, нежели слуга.

— Такой воевода и один целое войско побить может, — промолвил хан, одобрительно оглядывая богатырскую фигуру Никиты, который в этот миг склонился в почтительном поклоне. — Пускай и он с тобою приходит.