«Придя к себе в келью, я почувствовал сильную усталость. Читать вечернее правило не хотелось. Я запер дверь на задвижку, задёрнул занавеску, чтобы меня никто не беспокоил, и прилёг отдохнуть прямо в ботинках и облачении. Я подумал, что всегда успею вскочить и встать на молитву, если кто постучит, в крайнем случае, скажу, что мне было видение в тонком сне.

К моему удивлению и ужасу, как только я стал засыпать в блаженных мыслях о рыбе, которую должны были завтра дать на трапезе, келия вдруг засветилась неземным светом. Я попытался вспомнить Иисусову молитву, но не смог: противный жирный карась вытеснил из моих мыслей всякую память о Боге. Я ожидал, что ко мне подойдут страшилища и потащат в место скорби, но нет – мне явился светлый ангел. Он вертелся вокруг, поднимал меня с постели, беспрестанно подмигивал и счастливо улыбался. Я подумал, что он рад встретить собрата: ведь каждый монах носит в себе ангельский образ. Тогда я отбросил ложный страх и встал. К своему удивлению и ужасу я увидел, что уже не в облачении, а наг. Я попытался прикрыться Псалтирью, но ангел сказал, чтобы я отбросил ложный стыд и шёл за ним.

Довольно долго мы шли по каменистой дороге абсолютно одни, а по краям расстилались пустые безвидные равнины. Когда я уставал и начинал спотыкаться, ангел бережно поддерживал меня под руку, а иногда придавал ускорение и другим способом. (Когда я очнулся от тонкого сна, я обнаружил в этом месте синяки и продемонстрировал их духовному отцу, потому что это служило доказательством истинности моего видения.) Наконец мы пришли к ч'yдному светящемуся граду с прозрачными воротами. «Нам сюда?!» – радостно спросил я своего проводника. Он же в ответ улыбнулся и повёл меня по узенькой тропинке налево, в тень того чудесного града. Я понял, что, как водится, он хочет мне сначала показать места мучений и камеры пыток для осуждённых грешников. И действительно – не прошло и пяти минут, как мы попали в длинный коридор с множеством дверей. Из-за них слышались нечеловеческие вопли терзаемых бесами душ. Мой проводник стал последовательно открывать их все.

В первой комнате я увидел молодую женщину, которая обнимала адское страшилище в приступе сладострастия. Она лобызала это чудовище в оскаленный рот, и по ней текли его слюни, смешанные с гноем и кровью. При всём при том видно было, что этой женщине хорошо, и она получает удовольствие от своего странного действия. Увидев это, я забился в приступе истерики от омерзения и страха. Мой проводник поднял меня, отряхнул с меня пыль и засмеялся. «За что страдает эта женщина – за блуд или прелюбодеяние?» – спросил я своего ангела. «За воздержание и подвижническую жизнь», – был ответ. Я ужаснулся, а мой ангел продолжал: «Это – великая католическая святая, все католики молятся ей о заступничестве пред Господом Иисусом Христом. Но она думает, что Господь Иисус Христос – это тот, кого ты видишь перед собой, и уверена, что он – её супруг. Теперь ты знаешь, кто заступается за бедных католиков…»

Следующая комната была битком набита молодыми монахами. Все они, как лунатики, ходили с закрытыми глазами, натыкались друг на друга и на стены, отвешивали друг другу оплеухи и продолжали своё беспорядочное брожение. От этого ужасного зрелища я хотел перекреститься, но забыл, как полагается крестное знамение. На мой молчаливый вопрос ангел ответил: «Все они – в грубой прелести. Мнят себя великими святыми в зародыше и требуют у Господа доказательств своей будущей святости в виде тонких видений. Мы посылаем им кое-какие видения, а они рассказывают их всем, кому только можно…»

В следующей комнате был длинный сточный желоб, наподобие писсуара в общественном туалете. (Да это и был общественный туалет!) Вдоль него рядком стояли люди в неудобных позах с выпученными глазами – их рвало. Приглядевшись и понюхав как следует, я разобрал и то, чем их рвёт. Это была рыба! Тухлые караси, полупереваренная стерлядь, зубастые щучьи головы – каких пород тут только не было! У одного человека в монашеском одеянии изо рта нескончаемым потоком текла чёрная кашица, у другого – красная. Я сообразил, что это разложившаяся чёрная и красная икра. «Чревоугодие», – прокомментировал проводник.

За следующей дверью не было людей – там были большие шелудивые псы с высунутыми языками, которые беспрестанно истошно брехали. Было видно, что брехать им давно уже не хочется, но их так захватила эта страсть, что они не могут остановиться. На двух-трёх псах я разглядел клобуки. «Постоянно лгали, – сказал мой проводник. – А вон тот, в клобуке, затворялся в келии и спал прямо в облачении, а когда кто-нибудь стучал, притворялся, что молится».

Из-за следующей двери слышались ужасные нечеловеческие вопли, похожие на крик гиены, возглас осла и рык раненого тигра одновременно. Мне стало дурно, я повернулся и хотел бежать, но ангел схватил меня за руку, сказал: «Смотри!» – и распахнул дверь. Там были монахи. Руки и ноги у них были человеческие, а головы – бараньи, козлиные и свинячьи (но тоже с рогами). Маленькие тупые глазки злобно смотрели на меня, пасти разевались в тоскливом зверином рёве, а ногами в грязных сапогах они попирали книги святых отцов. «Опять монахи! – подумал я удивлённо. – Как будто монахов на свете больше, чем мирян». «За что они попали сюда?» – спросил я своего проводника. В ответ я услышал: «Мы стаскиваем сюда тех, кто не слушает наставлений святых отцов – верит чувственным видениям и представляет духовный мир по-плотски. Лица у них примерно такие и были, а вот рога выросли уже здесь».

В следующей комнате возвышалось кресло судьи, а на нём сидел человек в облезлом парике. Лицо его было перекошено, он бил себя молоточком по лбу и орал диким голосом: «Иванов блудит… В ад его! Петров пьёт… В ад! Сидоров в храм не ходит… В ад! Кузнецов посты не соблюдает… В ад! В ад! В ад!!!» Проводник подмигнул мне и шепнул: «Судит мир! Не будем мешать… У него в попе – гвозди».

Комнаты тянулись бесконечно, и я не могу описать все те ужасы, которые увидел. У меня даже сейчас, когда я это рассказываю, немеет от страха в животе. Но вот наконец мы подошли к последней двери. Там было тихо, и я стал надеяться, что ничего страшного за ней не будет. Как я ошибался! В комнате был гигантский аквариум с нечистотами, из которых то и дело показывались на поверхность бородатые головы монахов. Монахи жадно хватали ртами воздух, но закричать не успевали – что-то утаскивало их вглубь, в самую гущу нечистот, и стояла зловещая тишина. Я представил себя на их месте и заплакал от жалости к себе. «За что их сюда?» – спросил я ангела, горестно всхлипывая. «Одни всю жизнь гадили своим ближним – клеветали, доносили начальству, распускали злые слухи, – сказал проводник. – Другие любили копаться в чужих грехах. Видишь, сколько дерьма накапливается за жизнь, если не исповедоваться…» «Как же монахи – и не исповедовались?» – удивился я. «Тебе лучше знать, как!» – сказал ангел и опять подмигнул. «А что их тянет за ноги вниз?» – спросил я. «Совесть, – ответил он. – Не волнуйся, они не утонут! Дерьмо в дерьме не тонет!»

Мы постояли у последней двери, ангел помолчал немного, а потом спросил: «Ну что, родимый, выбрал себе место, али ещё нет?» «А разве мы не пойдём в тот чудесный град?» – удивился я. «Нельзя, мой хороший, там тебе будет очень страшно и плохо. Святой Дух будет жечь тебя днём и ночью посильнее, чем любая сковорода, а любовь Божия разрезать твою душу на мелкие лоскуты пострашнее геенского огня. У нас тебе будет гораздо легче». Тут я закричал и проснулся.

Когда я рассказал своему духовному отцу сие чудесное видение, которого сподобился, он прослезился от радости, однако посоветовал никому больше не рассказывать. Но я боялся, что сия драгоценная жемчужина будет утеряна и не останется в назидание грядущим поколениям христиан. Поэтому я пошёл к другому отцу. Он тоже прослезился, но когда я попросил записать всё, увиденное мной, наотрез отказался. Так я и ходил от отца к отцу, пока один из них не внял моей просьбе. Вот такие препятствия на пути чинят бесы человеку, имеющему доброе намерение! Многие скорби праведным, но от всех избавит их Господь!»