Татьяне так ничего и не сказал, доплел новый коврик, получилось, как всегда, неплохо, хотя, объективно сказать, похуже того. Но мне есть кому сбыть, зубной врач из русских обещал хорошую скидку на коронки, если сделаю ему в приемную. К Кармеле пока не ходил, и она сидит тихо. И все радовался, как я правильно рассудил.

Вот только самочувствие стало сильно пошаливать, ждал, что моя к врачу потянет, у нее вообще, чуть что, к врачу, очень на медицину полагается, хотя сама медработник. Но почему-то не потянула и вообще ничего не замечает, что даже удивительно. Моя Татьяна, и не видит, что с мужем ухудшение. Совсем на нее не похоже.

Тем не менее начал следующий, не ковер, а целое панно, и даже рисунок приблизительный дали, чего не люблю, но выгодный заказ. Работаю все больше стоя, сидеть спина болит, но и стоять устаю, отхожу и делаю несколько упражнений.

И против воли думаю: вот я тут ишачу, несмотря на пониженное самочувствие, и главный принцип всей жизни, то есть не делать, совсем похерил. То есть теряю себя через эти коврики проклятые, мало ли что нравится, а денег, которые получу, едва хватит на проценты за квартиру отдать. А ведь мог бы… Если б только…

Ты это брось, говорю себе. Работаешь и работай, но вижу, что материала недостаточно, распланировать как следует не получается. Решаю позвонить на фабрику, может, уже набралось у них и подвезут, тем более в прошлый раз недодали.

Но колеблюсь, потому что придется говорить с дочкой, она у них там вроде секретарши, на телефоны отвечает, я же ее туда и пристроил.

С сыном у меня отношения ничего, нормальные, а с дочкой не очень. Уж какие там у нее ко мне претензии, это ее дело, но факт, что относится не так, как следует. Еще пока маленькая была, помалкивала, а теперь прямо говорит: ты плохой отец.

Вот терпеть этого не могу, когда не принимают во внимание мою болезнь. Какой ни есть, говорю ей на это, а скажи спасибо, что есть, могло бы и никакого не быть. Это еще как, говорит. А так, что, если б я тебя не сделал, и не было бы у тебя никакого отца, и тебя самой бы не было. Ну, говорит, никто тебя не просил, и сделал ты меня для своего удовольствия. Не для своего, говорю, а для маминого, она детей хотела. Да уж, знаем мы, говорит, какое ей от нас было удовольствие. Это она намекает, как я из дому к матери временно уходил, пока они маленькие были и потом, если болели сильно или что. Не хочет понимать, что уходил для Татьяниной и их же самих пользы, чтобы ей не приходилось еще и за мной ухаживать и могла сосредоточиться на них. А моя мать всегда была рада, скучно одной, все-таки занятие.

Но дочка простить не может и всегда мне это поминает, и это вместо благодарности.

Так что отношения сложились посредственные, однако от денег моих не отказывается и даже заходит иногда с тех пор, как ушла жить к брату. А теперь и вовсе у брата ей жить невозможно в результате родившегося ребенка, и жду, что начнет просить денег на съём жилья. Поэтому рассчитываю, что разговаривать будет по-людски, и звоню.

– А, – говорит, действительно вполне нормально, – а я как раз к тебе собираюсь заскочить. Братишка дискетку тебе велел передать.

Это он, видимо, программу переводную мне нашел, что я просил. А мне уже не нужно. Меня этот вопрос уже не интересует. Ничего я про это знать не желаю, так что с переводами возиться мне ни к чему, но пусть будет.

– Давай, – говорю, – и еще погляди там в цехе, сколько у них собралось отходов, и принеси заодно.

– Ладно, – говорит, – а про тебя тут спрашивали.

– Кто? Когда?

– Дня три назад. Как раз про тряпки твои.

– Про тряпки? – И чувствую, как грудь потом пробило, хотя вообще потею мало. – Кому это надо про мои тряпки?

– Не знаю, он не назвался. Спрашивал, сколько мешков тебе привезли в прошлый раз.

– А ты что?

– А я что? Почем я знаю, я с этим дела не имею. Три, говорю, наверно, как всегда.

– Молодец! Ну и?

– Он говорит, уточни там у кого-нибудь, кто у вас распоряжается.

– Ну?

– Еще чего, буду я бегать да расспрашивать.

– А он?

– Чего-то там еще говорил, я положила трубку. Идиотство какое-то.

– Другой раз вообще не разговаривай!

– И не буду.

– Обещаешь?

– Да не буду, чего пристал.

– Смотри же, – говорю, – не отвечай ни под каким видом. Это, верно, конкурент у меня какой-нибудь по коврикам нашелся, непонятно только, зачем ему…

А сам прекрасно понимаю, кто такой да зачем ему.

Сообразил, значит, ресторанный хозяин. И главное, я ведь ему сам сдуру брякнул, откуда тряпки привозят. Говорил же я себе: будь осторожен, Миша, думай, хорошо думай – и на тебе, выскочило, Кольчинский, мол, поляк, а кто за язык тянул? Кто вообще велел впутываться? Плохо ли мне было, скучно, что ли? Подумаешь, шум, с таким ли шумом люди живут.