Жаль, водички попить не попросил перед процедурой…

И вдруг как загрохочет!

Вытащили меня минут через сорок. Сорок минут этой пытки! Уж на что в последние полгода меня шумом изводили, но разве сравнить.

Без всякого предупреждения, прямо у меня под самым ухом загрохотал отбойный молоток. И не один, а штук двадцать сразу. Я дернулся от неожиданности, боль по всему телу как электричеством ударила. Хотел ухо отвернуть в другую сторону – и там то же самое, даже сильнее. И сверху, и снизу, и с боков, отовсюду. Грохочут неровными очередями, а позади них как будто маховик огромный ворочается и бухает не в ритм. А поверх всего как бы визг, такой высокий, то ли его слышишь, то ли нет, но ухо чувствует и просто разрывается, а в глазах мелькают белые зигзаги.

Сперва я кричать начал, выньте меня отсюда, прекратите, ничего не надо, домой пойду! Но немного притерпелся и думаю: они и так нас за детей неразумных держат, не дам я им этого удовольствия – надо мной посмеяться. Покажу, какие из России мужики бывают.

А потом и совсем без волнения стал переносить. Оно себе грохочет и даже словно бы заглушает боль, а я себе лежу и свое думаю. С одной стороны, беспокоюсь, найдут ли перелом и будут ли делать операцию, а если будут, то как сойдет. С другой стороны, опять себя ругаю. Что-то часто я самокритику стал наводить, к чему бы это?

Врачишка этот зелененький мне сразу очень понравился. Молодец Ириска, знала, кого привести, вызывает доверие. Как он усатого Джорджа распушил! И полностью на своем настоял, хотел эмарай делать, и вот делают, а сам половина его размера. К такому не страшно и под нож лечь. Между прочим, этот Джордж явно араб. И имя такое, они там все любят себя Джорджами называть, а сам небось обыкновенный Махмуд. Говорили, они врачи хорошие, но этот вон чуть меня домой не отправил. Я думаю, его держат, просто чтоб не получилась дискриминация. Мы ведь такой народ.

А ругаю, что взял с собой портрет. Паникнул сгоряча, побоялся дома оставлять надолго. Воображал, что все время при себе буду держать, но это же больница, я уже забыл, тебя тут с места на место перебрасывают, то оденут, то разденут, то мыться, то процедуры, а еще если операция, то вообще.

И чего, спрашивается, я так забеспокоился? Была ведь идея полностью развязаться с этим делом и отдать камни им, Азаму с Галкой. Музыкант, что ли, мне мозги так перебалалаил? А теперь от грохота они на место встали? Ну и отдам. Вот сейчас выберусь из этой пещеры, возьму обратно у Ириски и, как увижу Галину, сразу отдам. Больше того. Выну фото, ей отдам только рамку, пусть вставит для близиру какую-нибудь картинку. А портрет положу в сумку, как Галка предлагала, и никуда он не денется. Пусть будет при мне.

Вытащили меня оттуда, подошел тамошний врач, глянул мне в лицо, сказал «все в порядке», а что в порядке – мне, как положено, не сказали и стали обратно на другую каталку переваливать, чтоб везти не знаю куда. До чего они ловко навострились! Меня вон уже сколько раз валяли, и ничего, боль терпимая. Но я вцепился в халат этой сестры и не даюсь.

– Где, – говорю, – Ирис?

Она мне:

– Пусти, мы тебя и без Ирис аккуратно переложим.

– Без Ирис, – говорю, – не поеду. Где она?

– Ушла в свое отделение. Да ты не волнуйся, она тебя еще навестит.

– А где мои вещи?

Она показывает мне мою рубаху со штанами, в ногах у меня лежат.

– А остальное? Где моя фотография?

– Ах да, – говорит, – она велела тебе передать.

И шарит у меня в ногах. Потом говорит санитару, который должен меня везти:

– Моти, ты куда ее положил?

– Кого?

– Фотографию, Ирис из хирургии алеф оставила.

– А, – говорит Моти и улыбается, – лохматенькая такая фотка! А я ее ему на каталку в ноги положил.

– Здесь нету.

Моти подумал-подумал и говорит:

– Ты сказала, положи на каталку в ноги, я и положил.

– На эту каталку? Моти опять подумал:

– Вроде на эту. Их тут две было, вторую Шуки забрал. Ну, так и есть. И где теперь искать?!

Тут прибегает мой зелененький врачишка и издали еще кричит здешнему врачу:

– Ну, что мой спондилайтис?

А тот ему:

– Погоди, обработаю показания. Определенно могу сказать одно, спондилайтис ярко выраженный, а перелома что-то не нахожу.

– Ну, давай обрабатывай, должен быть! – И ко мне: – Видишь, ты какой, никто не может найти. Что делать будем?

Весело так говорит, а мне не до веселья. И перелома не найдут, и фото пропало, а с ним и остальное.

– Что делать будете, – говорю мрачно, – это вам решать. Домой, что ли, пошлете?