Шрифт:
— Что вы мелете? — рассердилась Арсеньева.
— А тут вы рассердились!.. Зинаида Николаевна, умоляю вас, умоляю — не уходите, оставайтесь у меня в спектакле! Хотите, стану перед вами на колени!
— Хочу!
И Геннадий, недолго думая, опустился на колени.
— Сейчас сюда войдут, — сказала Арсеньева.
— Пускай!
— Кроме шуток. Войдет костюмерша… Ну, встаньте же, глупый мальчишка, вот еще!
— Дайте мне слово!
— Да вы с ума сошли, встаньте, я сейчас уйду!
— Нет!
— Что нет?
— Не встану, пока не дадите слово.
— Какое слово?
— Что вы останетесь.
— Да нет же!
— Да, да!
И тут, с платьем на плечиках, вошла костюмерша. И отступила.
— Вот видите! — сказала Арсеньева.
Он встал.
— Я только не пойму, это у вас простодушие или наглость? — Она смотрела на него пристально. — Вы далеко пойдете!
— Постараюсь.
— Пожалуйста! — она указала на дверь.
— Ухожу, — сказал Геннадий.
И дальше был юбилей.
Зинаида Николаевна в кожаной куртке Комиссара из «Оптимистической трагедии» стояла перед строем актеров, одетых матросами, и они отвечали ей:
— Здрас-с-с-с!
А она говорила:
— Плохо. Еще раз — здравствуйте, товарищи.
И они повторяли:
— Здрас-с-с-с!
И еще раз:
— Здрас-с-с-с!
И затем обступили ее полукругом, появились двое с гитарами, остальной хор запел:
Вы ничуть не стали старше, Объясните, в чем секрет, — Так мы скажем юбилярше Через восемьдесят лет! —под бурные аплодисменты зала.
В этот вечер Геннадий переехал в актерское общежитие.
Он открыл ключом комнату, одну иг многих в полутемном коридоре, нашел рукой выключатель, зажег свет, поставил у двери портфель и связку книг.
Здесь кто-то жил до него: остались две старые афиши на стенах, стопка иллюстрированных журналов на столе, тарелка, граненые стаканы. Геннадий попробовал рукой стул, прежде чем сесть на него, потом таким же образом проверил кровать, точнее — старый лежак, покрытый казенным одеялом, с комплектом белья в изголовье. В шкафу, который он затем обследовал, нашлась начатая пачка чая и несколько несданных бутылок.
Из-за двери послышались голоса, шаги, потом кто-то постучал.
— Добрый вечер! — На пороге стояли Павел Афанасьевич Платонов, Павлик и его жена Нюся, оба с выражением благожелательности и ласки и, кажется, чуть навеселе. — Вы уже здесь. Это хорошо. А мы ваши соседи! Милости просим. Через две комнаты. Ваша восьмая, а наша одиннадцатая! Вы как? Еще не расположились? Ну-ка, Нюся, помоги!
— Ничего, я сам, — сказал Геннадий.
— Тут, видите, жил до вас такой Юр-кин, уехал в Симферополь.
— После Юркина еще Виталий, — сказала Нюся.
— Правильно, Виталий. Все наши бывшие актеры. Ну ничего, мы тут живо приведем в христианский вид. А пока, пожалуйста, к нам!
— Да нет, спасибо.
— У нас компания. Был в театре банкет у Зинаиды Николаевны. Разошлись. Спать вроде рано еще…
Ну что ты, ей-богу, — одернула мужа Нюся. — Человек хочет побыть одни… Может, вам чаю сюда?
— Да нет, не стоит. Завтра.
— А то смотрите, — сказал Павлик.
— Спасибо. Спокойной ночи.
Выпроводив гостей, Геннадий стал располагаться: выгрузил содержимое портфеля, расстелил постель, удобно примостил над ней настольную лампу. Томик Чехова был уже здесь, на стуле.
Минуту спустя намерения его изменились. Он встал, обулся, надел пиджак и отправился к соседям…
Стук его не сразу расслышали: в комнате номер одиннадцать, у Павлика и Нюси, было уже шумно — видимо, говорили все разом. Наконец кто-то отозвался, открыл дверь, и Геннадий оказался в веселой компании, пребывавшей уже на том градусе общения, когда приход нового человека не производит большого впечатления. Впрочем, пить еще не начинали, только собирались: женщины — Нюся и Галя-помреж — накрывали на стол…
— Пожалуйста! Просим! — говорил Павлик по праву хозяина дома. — Вы тут всех знаете. А это Коля Князев, наш артист. Он сейчас больше в отсутствии, снимается в кино. Видели «Ночной пароль»? Или вы кино не смотрите?
— Не смотрю. Я видел вас в спектакле, в «Волках и овцах», — сказал Князеву Геннадий, но от комментариев воздержался.
— …Галю нашу вы знаете, — продолжал Павлик. — А это Саша, наш болельщик, поклонник, как тебя правильно назвать, Саша?
— Я схожу, — сказал Саша.