В гостинице, в лифте, оказались две девушки, и опять симпатичные, и обе смотрели на Олега, не иначе, узнали его.

— Узнают, — подтвердил Олег, когда вышли из лифта. — Это тоже, между прочим, свойство провинции… У нас Зинаида Николаевна не любит никуда выезжать. Долго думали: почему? Даже Москвой ее не соблазнишь. А потому что, оказывается, там ее не знают. А ей без этого не жизнь…

Фетисов открыл ключом номер. Вошли. И тут Олег замолчал. То, что он увидел, произвело на него впечатление: комната, за ней другая — спальня с двумя кроватями, с дверью, ведущей в ванную.

— Ого! Ты даешь! — заметил он, подробно обследовав все помещения. — И телевизор никак цветной… Ты тут не один, что ли?

— Один.

— Это что, театр тебе оплачивает?

— Да нет.

— А как же ты?

— Вот так.

Олег еще прошелся по комнате, заметил портфель на полу возле письмен-лого стола, журнальчик на столе, книгу — том Чехова.

— Ты ничего не рассказываешь о своих планах, — сказал он, уже несколько сменив тон. — Что собираешься ставить? Есть уже наметки?

— Так, приблизительно.

— Чехова? — Олег подержал в руках том.

— Возможно… Знаешь, я всю жизнь прожил в тесноте. Общежитие и тому подобное. Так что это у меня своего рода слабость — апартаменты, — признался вдруг Геннадий. — Поживу пока…

— Слушай, тебя как по отчеству? — спросил Олег.

— Максимович. А тебя?

— Петрович… Будем по отчеству, да? — Как хочешь.

— Ну что, обедать?

— Нет. Спать.

— Будешь спать?

— Да, — сказал Геннадий.

Олег поднялся.

— Ну хорошо. — И еще замешкался, но Геннадий, гю-видимому, не собирался его задерживать. — А вечером что? Может, зайдешь после спектакля?

— Может быть.

— Так тебе адрес оставить?

— Оставь.

Олег вырвал листок из блокнота.

— Спасибо. Хорошо, — кивнул дружелюбно Геннадий, отпуская его.

Оставшись в одиночестве, он сразу снял трубку телефона.

— Алло! Как отсюда в Москву позвонить? Восемь, ноль и что еще? Хорошо.

Он набрал номер, подождал.

— Мама! — позвал он громко. — Слышишь меня? Все хорошо. Ты как себя чувствуешь? А что с глазами? Ты не сиди у телевизора, слышишь, выключи ты его, дай отдых глазам. У меня все нормально, мамочка. Город хороший. Река, пароходы… Я тебе буду звонить, ладно? Писать не буду…

Актеры — в масках, в ботфортах, со шпагами — изображали сказочных персонажей. Зал смеялся, шумел, ревел от удовольствия. Шел утренник…

И те же актеры смотрели на нас, как и прежде, с портретов в фойе — пожилые и молодые, с остановившимися выражениями глубокомыслия, беспечности, улыбками и взглядами… Двое в пустом фойе — Геннадий Фетисов и его спутник, пожилой, барственного вида мужчина, Николай Александрович Винокуров, главный режиссер театра, как мы вскоре поймем, обозревали галерею, переходя от портрета к портрету.

— Зуев Олег, личность вам знакомая, приятель, если не ошибаюсь…

— Да, это мой товарищ, — подтвердил Геннадий. — А что он за актер?

— Актер умный. Живой. Может сыграть у вас Треплева, если вы намерены ставить «Чайку»… А вот вам. кстати, и Аркадина. Наша Зинаида Николаевна. Лучшей Аркадиной вы не найдете… — И дальше: — Это наша молодежь. Вот нам Нина Заречная, если желаете… Вот еще одна Нина. Эта несколько холодней, но, как видите, хороша, да? Вот пам Маша…

Вот вам Тригорин один, вот другой. Это Платонов Павел Афанасьевич. Артист, который сыграет вам все… Посмотрите его в спектаклях! Кстати! — Николай Александрович поднял палец. — Народ обидчивый, вы учтите. В последнее время почему-то особенно. Эпоха юбилеев, что ли. Так что — осторожно! Будут спрашивать ваши впечатления — говорите: «Да-да, интересно. Что-то больше понравилось, что-то меньше.» Испытанный прием!

Пошли дальше. Николай Александрович продолжал свои напутствия:

— Каждому театру, как известно, отпущен свой срок: двадцать лет. Нашему театру сто пятьдесят. Вы меня поняли… Кого-то из этих милых женщин надо вам запять по причинам, так сказать, гуманитарным. Вот эту — особенно. Ей год до пенсии, занятость небольшая. И вот этого актера. Это наш Владислав Петрович. Прямо скажем, не Качалов. Но что-то надо ему дать. Это в ваших интересах.

— Почему?

— Это муж пашей Зинаиды Николаевны.

— Понятно.

— А что делать, голубчик, куда от этого денешься. Я, правда, не знаю ваших тайных намерений. Хотите ли вы остаться у нас или это, так сказать, трамплин? — Николай Александрович посмотрел ласково на Геннадия. — И вообще, что вы за человек — принадлежите ли вы жизни или искусству? Вопрос не праздный… Кстати, вы мнительны или нет?

— Не знаю, — отвечал с улыбкой Геннадий.

— Я вам сразу скажу… — Они стояли теперь в тесной актерской раздевалке, у служебного входа, и Николай Александрович неторопливо, со вкусом надевал перед зеркалом плащ. — Жрать я вас не собираюсь, даже в случае вашего успеха.