Мысли-щупы рассыпались по дальним уголкам корабля – он был полуразрушен. И Слава много узнал о корабле, пробираясь мыслью по его уголкам… В нем находились склады каких-то механизмов, роботов, которые, видимо, и занимались теми кораблями, что прилетали на ремонт. Они бездействовали, и Слава пока не знал, как их запустить. Да и был ли смысл? Что ремонтировать? Если только флаеры, что лежали разбитыми в космопорте… но для этого надо, чтобы их позитронные мозги были целы, исправны и дали схему, как ремонтировать корабль. Впрочем, они и должны были быть целы – уничтожить их очень трудно. Но пока задача стояла другая – исправить Шаргион, без этого никакие работы невозможны.

Первое, что сделал Слава, – попытался нащупать гранов. Они валялись везде, вялые, неподвижные, бессильные. Накопитель энергии, который подпитывал корабль, был переполнен, но добраться до него и черпнуть энергии, пустить ее на оживление механизмов было невозможно. Все пути перекрыты, каналы порваны или заблокированы. Слава попытался прочувствовать, как восстановить каналы, и заметил, что слабый отклик пошел от точки питания гранов в глухом конце корабля, почти не используемой точке, в самом его центре.

Он прошелся мыслью по своим биороботам, нет ли какого-нибудь работоспособного, и обнаружил одного-единственного, который еще сохранил энергию, чтобы кое-как ковылять по коридорам. Он направил робота к точке питания, надеясь, что тот дойдет, не сдохнув по дороге.

Гран ковылял долго, падая, застывая на месте, но воля Славы гнала и гнала его вперед. С огромным трудом биоробот, выжимая последние остатки энергии из своего тела, подсоединился к единственному ненарушенному каналу корабля, идущему от накопителя.

Энергия хлынула в робота, и он через несколько секунд был полон под завязку. Славе некогда было думать, почему в гранах осталось так мало энергии, но разгадка была проста: когда корабль, полуразрушенный и неисправный, выходил из подпространства и садился на планету, спасая своего Посланника, он высосал энергию из всех гранов, отдав им приказ соединиться с системами корабля. Один накопитель был уничтожен, другой недоступен, вот корабль и высосал из своих «фагоцитов» все, что мог. Этого хватило, чтобы сесть на планету и открыть двери для выхода. Все. После этого корабль ушел в кому. Те немногие граны, что попытались восстановить его системы, без надзора быстро истратили энергию и, не имея подпитки, тоже впали в спячку. Процесс восстановления замер.

Слава внутренне ужаснулся размеру повреждений: если бы он не соединился с Шаргионом, тот мог никогда не пробудиться и умереть, не приходя в сознание. Его просто некому было бы восстанавливать!

Теперь у него имелся исправный, здоровый и «веселый» гран, который по приказу Славы-Шаргиона бросился в коридор, схватил ближайшего своего соратника и потащил к пункту питания. Там он прижал собрата к выходу энергии – что-то вроде контакта на расстоянии сантиметров тридцати от пола, и тот за несколько секунд «налился» полностью. Процесс пошел.

Каждый из оживших гранов тащил своего товарища, и скоро у «соска» выстроилась очередь из заправляющихся. Процесс шел медленно – гранов в корабле несколько десятков тысяч, а этот сосок, к которому тянулась одна-единственная тонкая ниточка энергии, не мог пропустить такое количество и стал перегреваться. Температура поднималась, и Слава временно замедлил зарядку роботов.

Когда их набралось с сотню, он запустил их на восстановление остальных каналов питания. Они врезались в стены тоннелей, проедая там дыры, находили сожженные участки, разъедали их и лепили новую плоть, которую выделяли из себя розовой массой. Та залепляла дыры, восстанавливала каналы, передающие энергию, и через некоторое время заработало несколько точек питания – процесс пошел веселее. Это было что-то вроде цепной реакции – Славе только стоило подумать, что у него что-то там болит, тут болит, тут и там надо восстановить, граны бросались и делали все, что нужно. За исключением тех роботов, что он оставил на восстановлении своих собратьев.

Слава-Шаргион сидел в кресле, одновременно будучи и человеком, и кораблем. Процесс был запущен – граны уже пробивались к центральному накопителю, чтобы восстановить его, проложить каналы энергии к гравидвигателям, но главную проблему он так и не решил: как пробудить Шаргиона? Он не мог оставаться в этом кресле на то время, что нужно для полного восстановления корабля, а без его надзора, без руководства, граны не смогут работать и снова окажутся в коме. Даже тогда, когда корабль был законсервирован на Луне, он все равно контролировал гранов, как любой организм контролирует процессы, проходящие в нем, даже если спит. А теперь это был не сон. Это было что-то вроде долгой, очень долгой клинической смерти. Корабль медленно умирал, и Слава подозревал, что не последнее место в этом умирании занимало то, что его Посланник оказался предателем, отправившим его на смерть. Шаргион, когда Слава бросил его на прорыв, почувствовал то, что его пилот готов пожертвовать кораблем ради каких-то своих целей, и это его потрясло настолько, что он не хотел жить.

Слава задумался: что делать, как быть? Это громадное тело под названием Шаргион потеряло свою сущность, уйдя куда-то в себя, замкнувшись в своей плоти, как в тюрьме. Что он мог сделать для того, чтобы его пробудить? Вероятно, только сходить в эту тюрьму и поговорить с ним. Вот только это легко сказать, а как добраться до сущности Шаргиона, если он не желает разговаривать? Ну что же, в жизни Славы было достаточно тех, кто не желал с ним разговаривать, а еще – пытался уничтожить всеми доступными методами. Если уж они подчинялись Славе, то, наверное, он сможет как-то совладать с родным кораблем… Только где у корабля позитронный или какой-то другой мозг, в который псионик мог бы погрузиться? Нет мозга… Хм… как нет мозга? А сам корабль? Он же живой, вот он и есть этот самый мозг! И какая разница, с кулак ли он размером или это десятикилометровая лепешка, ушедшая под озеро, – суть-то одна.