– Вставай, хлопец, день уже окна выламывает, а ты всё подушку сосёшь.

Славка вскочил. Поплескал холодной воды в глаза. Мама и бабка Мария пили в кухне чай.

– Отца не ищи, – наказала мама. – Пускай хоть однажды он сам нас поищет.

– Пошли, хлопец, со мной на службу, – предложил дед. – Тут женщины меж собой побеседуют, мабуть, разберутся сообща в вашем деле. Тебе дамские разговоры понимать не надо.

– Иди, – коротко разрешила мама.

Городок согревало солнце. Ветер смешивал запахи пашен, открытых хлевов и моря в один сильный и тёплый запах.

Со стариком Власенко здоровались прохожие, всё больше пожилые, неторопливые. Со Славкой тоже здоровались.

Славка думал о вчерашнем мальчишке в спортивной куртке. Он таращился по сторонам, надеясь на встречу. Он представлял, как протянет руку ему. Скажет: «Привет! Как дела?» И мальчишка ему ответит: «Привет! Как дела?!» Они поговорят и пойдут вместе. Славка даже сделал намёк старику, спросив:

– Где же в вашем городе ребята? – Может быть, старик Василий вспомнит мальчишку и чего-нибудь скажет о нём.

– Молодые ж кто где, – объяснил старик. – Которые в море на сейнерах, которые на рыбзаводе или там на консервном. Они на работе все чисто. Утром в городе старики власть берут. – Он остановился, посмотрел в даль сквозных бело-розовых улиц. – Когда капитан Илья пригонит из Одессы флотилию, город совсем опустеет. Все побегут в Африку. Все чисто.

Дед Власенко шёл на рынок.

– Это моя общественная служба, – говорил он. – Я – рыбнадзор от народа. Рыбак тоже бывает разный. Иной надёргает недозволенной рыбы и подзаныр её – продаст на базаре.

– Маломерку выловят, – и большая ловиться не будет, – рассказывал он по дороге. – Это дело везде по-разному называется. В Крыму говорят – муган. У нас – подзаныр. По закону – браконьерство. А что касается меня, то я такому рыбаку в глаза плюну.

Славка вертел головой, рассматривал город. В центре были каменные дома, трёхэтажные и четырёхэтажные.

В витрине «Госфото» висели подкрашенные портреты.

– Здесь мой знакомец Яша Коган работает, – уважительно похвастал дед Власенко. – Он теперь тоже старый. Уже который год на ощупь снимает.

В витрине универмага, среди пальто и велосипедов, были разостланы картины. На одной – Максим Горький в широкой шляпе, на другой – Суворов весь в орденах… На бланках, приколотых к картинам, значилось: «Наименование—„Картина Горького“. Цена за один метр 15 рублей».

Метр Суворова стоил на пять рублей дороже.

Славка спросил у деда:

– Почему разница?

Дед поскрёб бороду, шевельнул сивой бровью.

– Я, хлопец, в рисовании мало чего понимаю. Может, на Суворова больше краски пошло, у него одних орденов вон сколько.

Старик Власенко с грустью подмигнул полководцу, сказал задумчиво:

– В большом возрасте был человек, а тоже вон какой бойкий… – и заспешил к рынку.

В начале лета на базарах народу мало. Что продают? Старую кукурузу продают, муку, молодых поросят.

Ещё торгуют рыбой; бычками, ершами, барабулькой. Некоторые привозят из плавней судаков и лещей.

А есть и такие купцы, что держат для покупателей красный товар под прилавком: молодую севрюжину, осетра и белугу. Специально для этих купцов каждое утро приходил на рынок дед Власенко.

Рыбой торгуют всё больше женщины. Рыбаку самому торговать неудобно, да и времени жаль.

– Здорово, купчихи! – зашумел дед. – Похвастайте же вашим товаром. Очень я люблю рыбный дух нюхать.

Иные женщины почтительно здоровались со стариком, иные начинали брюзжать, обижаться. А которые помоложе – смеялись. Дед тоже смеялся, разводил руками.

– Дюже у нас девки хороши. Дюже красивые. Болгары страдают, у них завсегда невест недостача. Нехай бы к нам ехали. Или японцы… Ксанка, пошла бы за японца?

Крепкая, широкая в плечах Ксанка замахнулась судаком.

– Очумели вы совсем. Вы ж на моей свадьбе вино пили.

– Прости, девка, забыл, – извинился дед. – Вы для меня теперь все друг на друга похожие… А ну, покажи товар.

Ксанка сняла с корзины кусок сети.

– Ровная рыба, – похвалил дед. – Сердечный рыбак ловил. Мужик твой?

– Батька, – ответила Ксанка, вздохнув. – Чи у вас память помутилась, дед Власенко, чи вы насмехаетесь? Я уж давно как вдова…

– Извини, девка… – Старик сокрушенно почмокал, покачал головой и полез дальше по ряду. Остановился он перед высокой старухой в чёрной клетчатой шали, с которой скандалил возле церковной ограды.