– И чего вы сегодня ходите? – говорила она деду. – Вы бы легли на диван.

Старик глядел в засохшее небо.

– Не лягу я на диван… Я теперь, Мария, навсегда лягу. Вот здесь, в небесную тень под забором… Мария, готовьте моё снаряжение. Пора мне бежать к сотоварищам.

– Может, вам для такой цели новый костюм надеть и штиблеты?

– Не смейтесь, Мария. Я перед сотоварищами во всём рыбацком предстану.

Бабка отряхивала корни травы. Старик смотрел на неё долгим сердитым взглядом.

– Какая у меня перед людьми должность? На базаре даже эта глупая Ольга подзаныром торговать перестала. В затоне на судах вахтенные дежурят. А я, выходит, забор стерегу. Говорят, по традиции. А уж какая это традиция – забор охранять… Была от меня польза рыбьим малькам, чтоб не гибли. Сколько я за три года канав накопал, столько землечерпалка за три дня наработает.

Мальчишки сидели возле дверей на скамейке, опустив грузные от сочувствия головы.

– Всё из-за твоей газеты, – прошептал Славка.

– Мелешь, – ответил ему Васька тоже шёпотом.

Варька шла домой. Чтобы не думать ни о чём, она пела.

Возле Варькиного дома куры ныряли в горячую пыль. Пашка и Петька боролись в обхват. Варька брызнула на братьев водой из ведра. Братья воинственно зашумели носами.

– Вы, самоеды, бабушка где? – спросила Варька.

Братья переглянулись. Встали рядком, подтянули штаны повыше, к самому горлу.

– Батька бушует, – сообщил Пашка.

– Он тебя драть будет, – сказал младший, Петька, жалостливо оттопырив губу. – Нас уже драл.

Варька поставила рыбу на крыльцо. Батька дерёт не шибко, он больше ярится и делает вид, что страшен. Придётся побегать. По такой жаре!

На крыльцо выскочила бабка. Босиком. Закричала на братьев:

– Я вам чего велела? А вы чем занялись?

Братья трусцой побежали к забору, к большой куче будылья. Набрали по охапке и направились в дом. Впереди Пашка, позади Петька, выпятив животы барабаном.

Бабушка увидела ведро с рыбой. Схватила его, заметалась по двору.

«Окатить бы себя водой из колодца», – подумала Варька.

Бабка спрятала рыбу.

– Бушует, – сказала она. – Ты уж, Варька, не возражай.

Бабушка подтолкнула Варьку в дом, впереди себя. Заголосила с порога:

– Да нешто я думала!.. Упаси бог, я по дурости!

Бабушкин голос стал пустым, визгливым – словно скребли по железу.

Отец прицеплял возле зеркала галстук. Ворот полосатой рубашки был смят.

– Варька, – сказал он, – попроси мою тёщу, твою разлюбезную бабушку, пускай она смолкнет.

Отец заправил рубашку, стянул брюки ремнём туго, так что слова у него стали прерываться и хрипнуть. Ворот рубахи не слушался – торчал вперёд.

– Я вам кто?! – закричал отец, подскочив к бабушке. – Вы чего добиваетесь? Чтобы я сам себе в лицо наплевал? Чтобы я потерял о себе последнее представление?

Бабка собирала на стол тарелки. Она вздыхала, с раскаянием закатывала глаза.

– Я же ж сослепу. Не шуми, свою крупицу и воробей тянет.

Пашка и Петька деловито толкались у плиты. Пихали в топку будыльё. Разговор с ними уже был закончен. Они чувствовали себя в полной безопасности. Они теперь были зрители и с нетерпением ждали, когда отец примется за свою старшую дочку. Варька погрозила им кулаком. Братья безжалостно ухмыльнулись.

Бабка нарезала хлеб.

– Ты хоть поешь, – сказала она отцу.

– Не буду… – Отец накинул суконный пиджак. – Варька, скажи моей тёще, пусть не заботится. Я знаю, где я поем.

Размашисто перекрестясь, бабка крикнула:

– Господи!

«Ужас, – подумала Варька, – такая моя семья. Бабка только и говорит о гордости, а у самой её ни на грош – одна хитрость. Батька? Он и на мужика-то похож, только когда небритый. Разве отец этого ненавистного Васьки стал бы так вести себя? Наверное, когда входит он в свою коммунальную квартиру, все встают, даже если и не видят его». Коммунальная квартира представлялась Варьке просторной, в коврах, с зеркалами и креслами. Варька стала возле дверей, придала себе гордую, независимую осанку.