Саша помолчал.

— Вот она, книжечка, у меня под подушкой, — прибавил он. — Достань-ка, почитай.

— Можно? — обрадовалась Гуля.

Она осторожно приподняла уголок подушки и вытащила записную книжечку в черном клеенчатом переплете. Вся книжечка была густо исписана мельчайшими, словно бисер, строчками и цифрами.

— Какой удивительный почерк! — сказала Гуля. — Прямо ювелирная работа.

— Это я для того так мелко писал, — объяснил Саша, — чтобы больше уместилось. Бумаги ведь у нас лишней не было там, в лесах.

На первой страничке Гуля прочла стихи Пушкина:

Саша смотрел на Гулю влажными, взволнованными глазами. Видно было, что чтение книжечки доставляет ему какую-то горькую радость.

— Читай дальше, — сказал он.

И Гуля прочла:

«Да, — подумала Гуля, — есть люди, недалеко искать…»

Она с нежностью посмотрела на Сашу и осторожно провела ладонью по его остриженной, как у мальчика, голове.

— А волосы уже подросли, — сказала она. — Скоро можно будет зачесывать на пробор, как на той карточке, что ты мне показывал.

— Ну, и без волос жить можно, — засмеялся Саша и опять вздохнул. — Поправиться бы скорей — и домой. Давай-ка, Гуля, напишем письмецо моим старикам.

— Напишем, — сказала Гуля и открыла свой портфельчик.

Через минуту на тумбочке возле Сашиной постели уже стояла чернильница, и Гуля, положив перед собой листок бумаги, писала под Сашину диктовку. Саша, откинувшись на подушку и закрыв глаза, медленно говорил:

— «Здравствуйте, дорогие мои папа, мама и сестренка Верочка! Я поправляюсь, скоро выпишусь из госпиталя. Операция, говорят, прошла хорошо. Конечно, я не такой, как прежде, но все-таки жив, и мы еще увидимся. Пришлите мне поскорее письмо…»

Саша устал.

— Дальше напиши сама, что знаешь обо мне. Да пусть посылок не посылают. У меня все есть…

Гуля укрыла его потеплее и потихоньку вышла из палаты, унося с собой неоконченное письмо.

В тот же день она его дописала и отправила.

Нелегкое это было письмо. Надо было написать без утайки всю правду о том, какую операцию перенес Саша, и в то же время ободрить стариков. Гуля много слышала о них от Саши. Ей казалось, что она сама не раз бывала у них в маленьком домике, недалеко от станции — Сашин отец был железнодорожником, — слушала, как играет на гитаре Сашина сестренка Верочка, смотрела, как вощит леску Сашин отец, старый волжанин-рыболов. Гуля писала, что вся семья может гордиться таким сыном и таким братом, что Саша замечательно вел себя и на фронте, и в госпитале и что самое трудное уже позади. Скоро он будет здоров, ему сделают протезы, и он сможет вернуться домой.

Но вернуться домой Саше не пришлось.

Саша лежал в жару.

Гуля дежурила у его постели, стараясь угадать каждое его желание. Он лежал с закрытыми глазами и прерывисто, тяжело дышал. Кто-то тихонько вошел в палату. Гуля оглянулась. Это была няня. Она делала Гуле знаки рукой, чтобы Гуля вышла в коридор.

— Профессор зовет, он у себя.

Старый профессор сидел в кресле, постукивая пальцами по столу. Он ждал Гулю.

— Вот что, дорогая… — сказал он медленно.

Гуля с тревогой и страхом посмотрела на него, боясь услышать то, что он ей скажет.

— Нужно вынести Сашу в крайнюю палату.

Так и есть! У Гули словно что-то оборвалось в сердце. Она поняла, что это значит — вынести больного. Обычно в крайнюю палату выносили умирающего, чтобы соседи его не видели смерти и не знали о ней.

— Нет, — сказала Гуля решительно. — Если его туда вынести, он догадается. Нельзя ли перенести его в дежурку?

— Хорошо, — сказал профессор. — Пускай в дежурку.

Еле сдерживая слезы, Гуля пошла в дежурную комнату сестер. Там не было никого. Гуля позвала няню. Вдвоем они принялись за работу: няня мыла пол, а Гуля переставляла мебель, чтобы удобнее было поместить больного, вешала на окна чистые марлевые занавески.

Яркое солнце по-весеннему било прямо в окно. Сашу внесли. Он открыл глаза и сразу зажмурился. Гуля вынула из шкафа большую папку и поставила на тумбочку возле Сашиной кровати, чтобы защитить его глаза от яркого света.