Практически во всех прайм-таймовых программах показывают людей, страдающих «правильными» формами безумия, и теперь я знаю формулу этого безумия. Люди с «правильной» формой сумасшествия немного безумнее нашего предполагаемого безумия. И разница сразу же бросается в глаза. Мы можем страдать от депрессий и навязчивых страхов, но наши депрессии и страхи не столь велики, как их депрессии и страхи. Мы можем быть параноиками, но не до такой степени, как они. И потому, глядя на них, мы успокаиваемся, заключая, что мы не такие уж сумасшедшие, как некоторые.

Трагедия Дэвида Шейлера заключалась в том, что его безумие перешло в какую-то совершенно дикую форму, вышло за рамки минимальных приличий и из-за этого стало совершенно бесполезным для СМИ. Мы боимся всего слишком явного, но склонны эксплуатировать двусмысленности.

Однако мы занимаемся не только бизнесом безумия, но и бизнесом конформизма. Я вспомнил Мэри Барнс, пациентку доктора Лэнга, сидевшую в подвале его клиники и постоянно мазавшую себя собственным дерьмом. Со временем она предпочла мазать красками холст и сделалась известной художницей. Лондонское общество 1960—1970-х годов с благоговением воспринимало произведения Барнс, которые рассматривались как пример глубокого проникновения в страдающую психику. Однако Шарлотта Скотт и все другие журналисты, включая и меня самого, рыскали по планете вовсе не с целью отыскать людей с «правильной» разновидностью безумия и организовать некое их почитание. Напротив, демонстрируя безумцев, мы стремились показать публике, какой она не должна быть. Возможно, именно из-за нашего отчаянного стремления быть абсолютно нормальными в нас и возникает этот жуткий страх сойти с ума.

Через несколько дней после того, как я вернулся из Девоншира, мне позвонил Боб Хейр.

Хейр проводил субботнюю ночь в Хитроу — перевалочный пункт на пути между Швецией и Ванкувером. Боб продолжал колесить по планете, обучая людей пользоваться его опросником. Он предложил мне встретиться у него в отеле.

Когда я приехал туда, оказалось, что в холле отеля меня никто не ждет. У стойки администратора выстроилась огромная очередь — множество усталых командированных с раздраженными физиономиями, прилетевших в аэропорт поздним вечером. Я никак не мог найти телефон для связи с постояльцами. И тут у меня родилась идея. Стол консьержа был свободен. Там же находился и его телефон. Я мог набрать «ноль» и таким образом напрямую связаться с главным администратором (звонящим главному администратору отвечают сразу же, независимо от количества людей в очереди — человек с большей вероятностью откликнется на таинственный звонок, нежели на просьбы людей, стоящих непосредственно перед ним) и попросить соединить меня с номером Боба.

Но стоило мне взять трубку, как я заметил, что ко мне быстрым шагом приближается консьерж.

— Не трогайте мой телефон! — рявкнул он.

— Только на секунду! — попытался я сопротивляться.

Он вырвал трубку у меня из рук и с грохотом бросил ее на аппарат.

Чуть позже появился Боб. Я демонстративно вежливо поздоровался с ним перед консьержем.

Мы производили впечатление двух чрезвычайно любезных путешествующих бизнесменов, назначивших важную встречу в отеле поздним вечером. Я сделал все, чтобы это бросилось консьержу в глаза.

— Может быть, мы пойдем в VIP-бар на четвертом этаже? — предложил Боб.

— Да, конечно, — откликнулся я, бросив на консьержа многозначительный взгляд, — в VIP-бар.

Мы прошли по вестибюлю.

— Не поверите, что со мной произошло за минуту до вашего прихода, — прошептал я.

— И что же?

— Консьерж чуть было не применил ко мне физическую силу.

— Каким образом?

— Я попытался воспользоваться его телефоном, чтобы позвонить вам, а он вырвал его у меня из рук. Удивительно грубое и бестактное поведение. Но почему он так поступил?

— Потому что он один из них, — ответил Хейр.

Я пристально посмотрел на Боба.

— Из психопатов? — переспросил я.

Потом оглянулся на консьержа. Тот помогал кому-то занести в лифт чемоданы.

— Неужели? — еще раз удивленно переспросил я.

— Очень многие психопаты становятся швейцарами, охранниками, — заметил Боб, — консьержами — в общем, теми, кто обладает властью на некоей собственной территории.

— Да, и он явно отличается недостатком эмпатии, — кивнул я, — и слабым навыком контроля собственного поведения.

— Вам следует упомянуть об этом в своей книге, — сказал Боб.

— Да, конечно, обязательно, — согласился я.

И вновь внимательно взглянул на него.

«А не слишком ли он скор в своих выводах?» — подумал я. Может быть, у парня просто день не задался. Или начальство запретило ему допускать к телефону постояльцев гостиницы. Почему же ни мне, ни Бобу такая мысль не пришла в голову?

Мы сели в лифт и отправились на VIP-этаж.

Была уже почти полночь. Мы пили виски со льдом. Другие посетители — те, у кого была специальная карточка допуска в VIP-бар, — печатали что-то на своих ноутбуках или задумчиво рассматривали ночной пейзаж за окном.

Я почувствовал, что начинаю пьянеть.

— Вы наделяете людей значительной силой, — сказал я, обращаясь к Хейру. — Силой диагностировать психопатов. — Боб пожал плечами. — Но что, если вы создадите армии из тех, кто одержим этой самой силой? Тех, кто будет находить психопатов там, где их нет и в помине, охотников на ведьм в мире, охваченном патологическим страхом?

Наступила пауза.

— Меня тоже беспокоит возможность злоупотребления моим опросником, — согласился Боб. Он тяжело вздохнул и помешал лед в стакане.