Комната миссис Куэйл находилась в передней части дома. Дверь в нее была открыта. У изголовья кровати тускло горела лампа. Абажур был обернут газетой. В ее свете я разглядел голубые обои с цветами и свидетельство о браке, висевшее над ореховым бюро.

В кровати лежала миссис Куэйл. Лицо ее было бледным, седые волосы растрепаны, щеки дряблые, губы синие, глаза закрыты, под ними мешки, грудь, прикрытая хлопчатобумажной ночной рубашкой, неровно подымалась и опускалась. Даже во сне у нее был вид измученный, удрученный, измотанный. Ее лицо словно плавало в неровном свете, за окнами завывал ветер. Она совсем недавно плакала.

Кто-то поспешно встал со скрипучего стула у кровати. На меня уставились удивленные глаза. В полумраке я разглядел лицо Мэтта Куэйла. Но я не сразу посмотрел на него. Женщина на кровати что-то прошамкала беззубым ртом во сне, из-под век скатилось несколько слезинок. У меня в горле возник ком. Все любили миссис Куэйл, и нам, мальчишкам, она позволяла шуметь сколько душе угодно.

Я махнул рукой Мэтту, чтобы он вышел в холл. Мэтт был высок, у него были голубые, чуть навыкате, глаза, каштановые, начавшие уже редеть волосы с пробором посредине и румяное лицо. Я точно знал, что он мне скажет: «Джефф, сукин сын!» — рассмеется и хлопнет меня по плечу, хотя мы не видели друг друга десять лет.

Я не ошибся.

— Какими же ветрами тебя к нам занесло? — осведомился Мэтт, и в его голосе послышалась искренняя радость. Он сунул в карман журнал, хлопнул меня по плечу еще раз и сказал: — Пошли в мою комнату. Мама немножко не в себе, но с ней все будет в порядке. Давненько я тебя не видел.

— Я пришел к твоему отцу, — начал объяснять я. — Он плохо себя почувствовал, и доктор Твиллс послал меня узнать…

— Насчет матери? — удивленно перебил меня Мэтт.

— Он предположил, что она что-то такое съела, и он хотел узнать, куда унесли поднос, — ему хотелось разобраться, что же все-таки вызвало у нее такую реакцию.

— Ясно. Ужин ей приносили. Она, понимаешь ли, нездорова. Джоанна — наша служанка — отнесла поднос вниз уже давно. Наверно, он на кухне. Но черт возьми, Джефф! Ты что, мальчик на побегушках? Пусть Уолтер сам сходит, если ему так надо.

— Как она сейчас? — спросил я.

Мэтт Куэйл странно посмотрел на меня. Возможно, он что-то разглядел, ибо сразу же оставил свою наигранную дружескую веселость. Он стал собой — серьезным, осторожным и вполне сообразительным. Впрочем, несмотря на свою профессионально сдержанную манеру, он явно нервничал. Свет из комнаты осветил его встревоженные глаза. Он откинул со лба свои длинные редкие волосы.

— Послушай, Джефф, — сказал он, пытаясь внести в интонацию шутливость, — ты, случайно, не вбил себе в голову чего-то такого и не сделался, часом, детективом? Господи, и это человек, с которым мы в детстве играли вместе!

— Господи, нет, конечно! Почему ты так решил?

— Откуда мне знать! Вы, писатели, на всякое способны. — Он улыбнулся вроде бы весело, но на самом деле нервно. — Вы люди с причудами.

— Причуды тут ни при чем, — сказал я, — и ты сам это знаешь.

Его глаза сузились.

— Что тебе известно? — спросил он.

— Кое-что. Но я не собираюсь заявлять об этом во всеуслышание. И я могу помочь.

Долгое время мы смотрели друг на друга. Наконец он тихо произнес:

— Что ж, попытка не пытка. А то мы все уже совсем тут обезумели. Пойди узнай насчет подноса и возвращайся. Я буду тебя ждать.

— Где остальные?

— Кларисса в клубе. У них там дамский бридж. Джинни отправилась на свидание с каким-то типом из города. Обеих какое-то время не будет.

Я кивнул, а Мэтт вошел обратно в комнату и закрыл за собой дверь. Все в доме, все до одного, озираются, боясь невидимого пугала. Я спустился вниз, прошел на кухню. Когда я распахнул скрипучую дверь, внутри кто-то слабо вскрикнул. Мери Куэйл вскочила со стула у белой плиты и уронила ложку с длинной ручкой. Бледная, с ртом, приоткрытым так, что виднелись розовые десны, она уставилась на меня. Потом села, сказала:

— Я больше так не могу. — И провела рукой по воспаленным векам.

Я обнял ее за плечи и почувствовал, как она дрожит.

— Мне надо следить за овсяной кашей, — быстро проговорила она и поспешно выключила газовую горелку. — Папе на завтрак. Он любит, чтобы каша была приготовлена именно так…

— Лучше расскажи мне все как есть, — посоветовал я. — Тебе станет легче. — Внезапно я вспомнил о предмете, который носил с собой с тех пор, как мне его подарил Бенколен, когда я помогал ему в деле Телье в Довиле. В моем бумажнике лежал знаменитый трехцветный значок, на котором был изображен открытый глаз и слова «Префектура Парижа». С улыбкой я показал значок Мери и сказал: — Кто знает, может, старый друг и впрямь сможет помочь.