Итак, ещё с одним удалось свидеться. Посчастливилось. Да, встречи со старыми друзьями — это счастье. Эх, казанцы, сойтись бы сейчас всем вместе! Нет, всем никогда не собраться. Многих уж нет в Казани. Одни сидят, другие успели бежать за границу, третьих правительство загнало в глухие губернии. Так что и не разыскать друг друга. Но кое-кого можно всё-таки найти. Мотовилов, наверно, до сих пор отбывает ссылку в Пензе. Вот бы с кем встретиться! Коротка была дружба с ним, но вся она, как и время, проведённое с Анной, осталась в памяти живее живого.

Долго тогда пришлось толковать с товарищами, чтобы убедить их, что это как раз тот человек, который нужен кружку. Разговор длился больше часа и не совсем ещё закончился, кто-то ещё возражал, когда дежуривший у входа паренёк впустил в комнату того, о ком говорили. Все сразу уставились на него, а кто-то даже привернул фитиль лампы, чтобы лучше рассмотреть пришельца. Мотовилов смутился, хотя ему, студенту третьего курса, нечего было тут стесняться: почти все эти смотревшие на него юноши были в куртках с серебряными гимназическими пуговицами.

Он снял поярковую шляпу, долго ощупывал красные уши и стоял у двери. Потом ему выдвинули стул, и он сел на него, скинув с плеч клетчатый плед.

— Можно в пальто? — сказал он. — У вас тут холодновато, а меня здорово прохватило, пока добежал. Мороз завернул к ночи-то.

С ним никто не заговорил, и от этого стало всем неловко. Мотовилов подумал, что ему опять отказали, и недоуменно глянул на того, кто его пригласил сюда. Николай обвёл товарищей взглядом, понял, что никто больше не возражает, довольно улыбнулся и повернул голову к Мотовилову.

— Так мы согласны, — сказал он.

— Согласны? — Теперь и Мотовилов присмотрелся, с кем имеет дело, но его пристальный взгляд, переходящий с одного на другого, никого не смутил. — Что ж, — сказал он, — народ вы серьёзный, хотя и молодой. А где ваш товарищ, который приходил ко мне?

— Волков?

— Да, Волков.

— Его нет.

— Жалко. Через него ведь началось наше знакомство. Хотелось видеть его сегодня здесь. Толковый юноша. Дельный.

— Что, думаете назначить его своим помощником? — сказал Вершинин. Этот долговязый желчный гимназист всегда отличался несдержанностью. Сейчас он стоял, скрестив руки на груди, у голландской печи и заносчиво усмехался. — Думаете установить иерархию? Она осточертела нам в гимназии, а здесь мы все равны.

— Вершинин, — сказал Федосеев, — никакой иерархии нам не навязывают. Нам хотят только помочь. Так ведь, Николай Александрович?

— Нет, я просто хочу вместе с вами искать дорогу. Хотя Волков и говорил мне, что ваш кружок создан только для саморазвития, но вы, конечно, перешагнёте эту цель и найдёте свой путь, раз усомнились в народнической программе.

— О программах говорить ещё рано, — сказал Федосеев. — Сомнение вызывает у нас только каталог, который ходит по Казани. Он устарел.

— Попробуем составить новый, — сказал Мотовилов. — Я кое-что наметил.

— А ну, ну? — сказал Вершинин.

Мотовилов сунул руку под пальто и достал карманную, обрезанную тетрадку.

— Вот, послушайте, — сказал он. — Первым у меня тут идёт «Царь-Голод».

— Это не новинка, — перебили его. — Баха давно все прочитали.

— Прочитали? Я начал с этой книги потому, что она родилась здесь, в Казани. Её надо знать.

— Знаем, почтя наизусть выучили.

— Ага, даже так? Что ж, тогда можно на ней и не останавливаться. Вычёркиваем. В таком случае, первым пойдёт Миртов.

— «Исторические письма»?

— Нет, «Социальная революция и нравственность». Книга для Казани малознакомая. Достать можно в одной частной библиотеке.

— Эту не знаем. Надо включить.

— Да, оставить, оставить.

— Хорошо, оставим. Следующий — Флеровский,

«Положение рабочего класса в России». Будем знакомиться?

— Будем. Читайте дальше.

— Речь Бардиной и речь Алексеева на «Процессе пятидесяти». Это ходит в списках. Затем Бельтов, «Наши разногласия»…

Мотовилова больше не перебивали, и он называл всё новые и новые книги (некоторых не читал и Федосеев), говорил об их содержании, рассказывал, где и как их доставать: одни надо брать в казанских нелегальных библиотеках, другие будет доставлять Петербург, с которым есть уже тайные связи, третьи могут присылать знакомые из Женевы, где группа знаменитых эмигрантов издаёт труды, открывающие для России Маркса.

Николай не ошибся: как он и хотел, сегодняшний вечер ложился просекой к новой цели кружка.

Отчуждённость исчезала, гимназисты слушали студента всё внимательнее и доверчивее, подвигались с табуретками и стульями к нему поближе, а Вершинин, на которого больше не смотрели, оставил свою высокомерную позу, опустился у печки на корточки и притих. Все понимали, что только теперь начинается по-настоящему осмысленная работа кружка.

Разговор был в самом разгаре, когда гимназист, дежуривший у ворот, вошёл в комнату, откинул заиндевевший воротник полушубка и сказал: