— Я-то что? — сказал Барков. — Вот Джалилов!

Розянчиков взметнул головой, как будто у него на шее захлестнули петлю.

— Я думаю, он поймет…

Эдик ждал их у машины.

Они выехали из города. Было темно. По обеим сторонам дороги стоял лес. Деревьев уже не было видно — просто высокие стены сплошного черного забора касались звезд своими неровными острыми зубцами. Дорога подсохла, и «победа» легко тянула по дороге. Иногда им попадались встречные полуторки и еще издалека начинали перемигиваться с «победой» тусклыми желтоватыми огнями.

Валерка вспомнил, как однажды к нему домой зашел Егоров. Мать поставила чай, послала Валерку за «клубничной». Они вспоминали Валеркиного отца, уголовный розыск и сидели утомленные и потеплевшие, ставшие словно ближе друг другу.

— Знай, Валерий, — говорил Егоров, — тебе придется десятки раз выбирать между своим и общим, оставаясь один на один со своею совестью. Жена будет встречать многие праздники без тебя. Может случиться, что в новогоднюю ночь ты только пожмешь руки товарищам и никуда не уйдешь из кабинета… Но будут дни, когда ты почувствуешь себя самым нужным человеком в целом городе, потому, что ты, ты спас жизнь людям! Ты никогда не пресытишься этим чувством: тебя всегда будут ждать другие, такие же нужные дела, и всякий раз раскрытие преступления начинается с самого начала… Я лично — выбираю уголовный розыск…

Метрах в двухстах от клуба они остановились. Где-то невдалеке прокричал паровоз, раздался лязг сцепляемых вагонов. Станция была рядом.

— Ну пока, ни пера, ни пуха, — шепнул Эдик, хотя вокруг никого не было.

Барков ушел на станцию, а Валерка замешался в толпу ребят — студентов сельскохозяйственного института, проходивших практику в совхозе. Купив билет, он подошел к пожилому лейтенанту, стоявшему у дверей, и передал привет от Ратанова. Это был участковый уполномоченный Созинов, о котором их предупредил начальник отделения.

В клубе хозяйничали девчата. Они сновали по двухэтажному зданию из зала, находившегося на втором этаже, в раздевалку, к большому прямоугольному зеркалу, вставленному в массивную дубовую раму.

Лоев сразу заметил заведующую клубом — девушку лет двадцати трех, с большими голубыми глазами и толстой длинной косой, закрученной вокруг головы. Она рассеянно, слегка морща лоб, слушала плотного крепыша в очках, говорившего ей что-то низким грубоватым голосом.

«Когда березку стройную ты встретишь на пути, — пела радиола, — ты на нее, пожалуйста, вниманье обрати…»

В городе эту песню уже давно не пели.

Валеркой никто не интересовался, как и он бывало, не обращал внимания на сидевших в зале незнакомых ребят, когда приходил в клуб на танцы. А ведь, наверное, были случаи, когда и там, рядом с ним, сидели такие же Лоевы, которые тоже отказывались от чего-то своего ради его спокойствия и его счастья.

Дядя Вася кивнул Лоеву. Валерка вышел в коридор.

— Десятый час. Все тихо. Я, пожалуй, к Бусыгинскому клубу подамся. А заведующую я на всякий случай предупредил и тебя ей показал… Ты не против?

— Ничего… Счастливо!

Высокая, еще совсем прямая фигура участкового мелькнула в проеме дверей…

Показался Барков. Они вышли на крыльцо. Теперь музыка звучала тише, приглушеннее, как будто рождалась она на бетонированном лесном шоссе вместе с ночным ветром и шелестом сухих осенних листьев; ночной холодок медленно обволакивал и крыльцо, и сад, и побелевшие далекие звезды.

На шоссе слышались чьи-то голоса.

— Грустишь? — спросил Барков.

— Выбираю уголовный розыск…

С шоссе взлетела уже новая мелодия: «Все часы сговорились и не идут…»

Четверо мужчин прошли мимо них в клуб. Они шли гуськом, и один из них негромко сказал:

— Ушел. Я сам видел. И здесь потеплее.

Валерка вздрогнул. Барков с силой наступил ему на ногу.

— Он. Их четверо, нам его вдвоем не взять… Беги к Бусыгину, зови дядю Васю… Поднимай наших…

Валерка отошел от крыльца, темнота словно смыла его и выбросила где-то далеко от клуба. Выждав несколько минут, Барков погасил папиросу, осторожно вошел в клуб. И сразу увидел Волчару. Рядом с ним стоял второй мужчина, лицо которого Баркову показалось тоже очень знакомым, как будто он повторял уже кому-то эти запоминающиеся приметы: «волосы черные, рост средний, телосложение крепкое, в сапо…»

Как сон!

Рядом с Варнавиным стоял оживший робот — Николаев. Черень.

Барков вспотел. Он больше не смотрел на них, боясь вызвать то самое странное притяжение, когда человек мгновенно оглядывается, будто почувствовав затылком устремленный на него тяжелый взгляд.

Черень посмотрел на часы и что-то сказал Варнавину.

«Поезд, — вспомнил Барков, — запаздывающий на час поезд!»

Теперь все зависело только от него. До поезда оставалось минут тридцать и до этого времени Валерка все равно не успеет.