— Что это за отдых? — расстраивалась она. — Встали ни свет ни заря, ничего не съели и сразу дрова колоть. Прямо беда.

В этот раз завтрак был испорчен маленьким, но неприятным происшествием.

Взвизгнув, Света выскочила из-за стола:

— Тимка мышь принес, — сказала она, побледнев от ужаса.

Антон заглянул под стол, отобрал у кровожадно заурчавшего кота добычу и продемонстрировал обществу:

— Это не мышь, это воробей.

— Вот мерзавец! — возмутилась мама Люба. — Мыши пешком по дому ходят, а он воробьев ловит.

На женщин не угодишь. Антон, держа умерщвленного воробья за крылышко, вынес его во двор. Мерзавец Тимка, задрав голову и хвост, выбежал следом. Только все успокоилось, как Антон поднял тревогу:

— Тарантул! Тарантул! В Светкин тапок заполз!

Света снова взвизгнула, но на этот раз в два раза громче и, опрокинув табурет, выскочила из-за стола.

— Антон! Сколько можно? Что за глупые шутки! — рассердилась мама. — Оставь ребенка в покое.

— Мне правда показалось — тарантул, — оправдывался Антон, но по глазам было видно: врет, подлец, ничего ему не показалось.

— Да какие же сейчас тарантулы? — удивилась баба Надя. — Садись, Света, не бойся. Тарантулы в дом осенью, по холоду полезут. Нашел о чем за столом говорить.

— Знаешь, Антон, — сказала Светлана в сердцах, — иди в малину!

Она знала и более ужасное ругательство: иди в крыжовник. Воцарился мир, и баба Надя, бросив последний чебурек в большую, как таз, чашку, сказала задумчиво:

— Перед вашим приездом приключилось со мной… не знаю, что и подумать. Полезла я на баню. Курица повадилась на чердак. Вот я и подумала: должно быть, яйца кладет. Смотрю — что-то блестит в соломе, а со свету не пойму что. И что вы думаете? Банка трехлитровая. А на ней бумажка приклеена: «Не трогать. Не открывать». Открыть я не посмела, а только пыль протерла и на свет посмотрела. Даже не придумаю, как сказать, что в ней. Паутина не паутина. Как бы тень. А вдоль банки, от крышки до дна, ленточка приклеена, а на ней черточки — по годам. Забоялась я: колдовство какое-то, уж не домовой ли шалит?

— Кроме домового, у нас некому шалить, — сказал Мамонтов-старший.

Света подняла голову и выразительно посмотрела на бабушку. Антон посмотрел на Свету и оскалился.

— Дурак! — сказала она ему, вспыхнув румянцем, и выскочила из-за стола.

— Что это она? — строго посмотрела мама на Антона. — Опять?

— Что опять? — удивился Антон.

— Только не делай вид оскорбленной невинности. Почему она убежала?

— Банку перепрятывать, — прыснул Антон и расхохотался. Он хохотал долго — до слез в глазах, до боли в животе. Но, встретившись глазами с отцом, мгновенно стал серьезным.

— Помните — тетя Аня раком заболела? Я тогда в пятом классе учился. Светка у всех допытывалась: есть лекарство от рака? Я ей и говорю, чтобы отстала: «Есть. Надо килограмм комариных ножек собрать, высушить, растолочь и смешать»… забыл, с чем. Кажется, с рыбьим жиром. Вот она комариные ножки до сих пор и собирает. — Он снова было вознамерился повеселиться, но посмотрел на отца и нечеловеческим усилием воли сдержался.

— Ты еще кому-нибудь расскажи об этом, — мрачно посоветовал ему отец.

— Так она, значит, столько лет собирала комариные ножки, чтобы приготовить лекарство от рака? — до слез умилилась баба Надя. — Золотое сердце. Опять чужого котенка слепошарого принесла. У нее в беседке целая поликлиника. Вороненка у кота отняла. Крылышко лечит. — И поделилась сомнениями: — Уж больно она тихая для своих лет. До сих пор со Зверевой Наташкой в куклы играет. А уж скоро школу кончит. Поступать-то куда решила, в медицинский? Время сейчас какое. Как одну в город отпускать?

— За ней Антон присмотрит, — с некоторой долей сарказма успокоил ее сын.

Затявкал Бимка. Откинув тюлевую занавеску от мух, вошел Козлов и постучался в косяк.

— Спасибо, тетя Надя, я уже позавтракал, — отказался он от приглашения, но к столу все-таки сел. — С приездом.

— Да ты подстригся! — изумилась Люба. — А я смотрю и не пойму, с чего он так изменился?

— Руслан обкорнал. Тетя Надя, наверное, рассказала: сын ко мне приехал. Взяли бы вы его в свою компанию.

— Посмотрите на него: довольный такой, так и светится, — прокомментировала выражение козловского лица Люба.

Любимое женское занятие — заглядывать без спросу человеку в душу.

Козлов кашлянул в кулак, нахмурился, но не смог сдержать улыбку. Чем мрачнее человек, тем приятнее он улыбается.

— Велосипед есть? А бардачок? Как зачем? А рыбу куда складывать? — спросил Виктор. — Ну, если есть, о чем речь. Мы сегодня к вечеру на Карасевое едем. Антон, ты дяди Валерину черную лодку заклеил?

Когда Козлов ушел, Любовь Тарасовна, сморщив носик, сказала:

— Фу! От него пахнет покойниками. Витя, открой окно.