Сердце ее сжалось до боли от буйно нахлынувших чувств. Пережитое встало в памяти как живое.

— Давай, отец, — возбужденно крикнула она, возчику, — давай сюда, правее. А багаж здесь рассортируем. Там не взъедешь.

Под грузом узлов она поднялась уличкой к избе, никого не встретив, и, толкнув дверцу сеней, вошла внутрь. Окна в избе были выбиты, на полу валялись накиданные с улицы черепки, кости, палки. Она выбросила все это, отмела сор в овраг и села на пороге, ожидая пробуждения деревни.

Она сидела уже больше часа, а село все не просыпалось. Это удивило ее. Она пошла вдоль улицы и остановилась подле избы Бадьиных. Изба была новая, беленькая снаружи. Все избы были рядом тоже новые.

«Изрядно выгорело в тот раз, — пришло ей на память, — но мужик, как видно, живуч, обстроился заново».

И в самом деле, середина села обновилась очень заметно. В тех местах, где новых изб после пожара не оставили, виднелись ямы, — они буйно заросли по краям крапивой и лебедой. Луг посередине села был свеж и ярок, стоял разгар лета. Из окна Бадьиной избы глядела на Паруньку Марьина мать. Она глядела очень пристально и, когда Парунька улыбнулась ей и поклонилась, громко вскрикнула:

— Милые ты мои, Паруня! Невидаль экая!.. Ни дать, ни взять — барыня.

Она засуетилась, выбежала к завалинке.

— Думали и не заявишься, — приговаривала она. — Все глазыньки проглядели, все гадали... Господи сусе, пять годков, почитай, не была в родных местах, а может, и побольше. Совсем приехала или, к примеру, не на все время? Ты, поди, совсем городская стала, привыкла к пуховым перинам, к театрам, к музыкам.

— На постоянную работу приехала.

— Батюшки! После городских харчей тебе у нас не понравится. Ведь у нас здесь и не поймешь, что делается. Пуще и пуще мутится народ. Пойду поставлю самовар.

Весть о приезде Паруньки быстро облетела все село. Собирались бабы, разглядывали ее, говорили:

— При ее уме быть ей в волисполкоме.

— Как живете? — спрашивала она.

— Ничего, — отвечали ей. — Суета, хлопоты, смута.

— Ты переменился, постарел, — говорила она мужику.

— Царь небесный! Наше время катючее. Через год поглядишь на это место, не узнаешь.

Народу прибывало все больше и больше. Так что Парунька была в кругу толпы. Приходили старухи:

— Парунька, ты — непутевая. В шляпке? Ах, безрассудство.

— Как живете, бабка?

— Кулачат богачей в округе... Все врозь... Антихриста не слышно в городе?

— Нет.

— А у нас кой-где видали. То в образе прохожего, то в образе змеи. На покосе змею перерезали, и она на виду у всех срослась.

Подошел старик Емельян, приложил ладонь к глазам обрадовался: поклонился низко и остановился.

— Ну что, в новую жизнь вступил, дед?

— Рада бы курица не идти, да за крыло ведут, — ответил он тихо, умильно.

— Чем же ты недоволен?

— Замучил душевный глад. Скажи-ка, красавица, разреши недоуменный мой промысел. Есть, говорят, страны и места сокровенные, в которых соблюдается старая вера в чистоте.

— Не слыхала, дедушка, такой страны. Честное слово.

— Есть такие страны, только в городе не велят об них объявлять. От добрых людей я слышал. Кабы не стар был, взял бы котомку да посошок, да благословение на подвиг странствия. Поглядел бы: везде ли такое беспокойство в народе, как у нас. Всех поделили по сортам: богачи, подкулачники, середняки, беднота... Рассортировали... Хорошо, как попадешь на надежную полку...

— А тебе что, дедушка, бояться за кулаков?

— Барана стригут — овца дрожит, красавица.

Вокруг засмеялись. Старик этот, кроме развалившейся хаты да старого армяка, никакого имущества не имел.

— А черную книгу не читала? — спросил он.

— Нет, дедушка.

— Есть на свете черная книга. Кто ее прочитает, тому все тайны открыты. Но навеки он демонской силе продан. В селе Звереве череп нашли... В школе учительша показывала ребятам... Ту учительшу сожгли.

Прибежали подруги, зашумели:

— Отойди ты, старик, со своей черной книгой. Маркса да Ленина надо читать.

Стали обнимать Паруньку. Все разглядывали: прическу, шляпку, платье, обувь. Щипали, вскрикивали, смеялись, дивились.

— Разговариваешь-то по-ученому?! Как ты похорошела. Отъелась на городских харчах?

— Все еще не вышла замуж? Небось хахаль есть. В городе мужиков много...

— Все еще не вышла, — отвечала она смеясь, — но от замужества не отказываюсь.

— Теперь тебя любой замуж возьмет. Знатная невеста. У нас здесь любят на знатных жениться. А ты у руля.