На вторые сутки Игнатий открыл глаза к пошевельнулся.

— Это змея? — спросил он, указывая на чтицу.

— Это не змея, а богоугодная старица, — ответила мать в плаче, — тебя, дурака, пьяницу, к жизни молитвой да воздыханием приводит, отгоняет от тебя бесов.

Игнатий закричал, замахал в страхе руками и с той поры стал в полуразуме, телом воспрял, но немощь духа от него не отошла.

Стал Игнатий всех уверять, что змеи его непременно ужалят и погибель принесут. Сидит, сидит, а потом вдруг вскочит и заорет:

— Бегите, спасайтесь, вот они, змеи эти! — и тотчас же бежит к сковороднику [207] , хватает его и острием тычет в пол, глушит невидимую змею.

С той поры соседи боялись заходить к Игнатию. Сельчане одаль обходили его избу. В селе развелись пересуды: одни настаивали, что это колдовство самой Усти, с которой Игнатий любовь давно делит, а в жены не берет, другие опровергали это, говоря, что вовсе не в колдовстве дело, а просто кровь в роду Игнатия такая дурная, что временами мутит ум и душу.

Нашлись и такие, что объясняли фокусы Игнатия брожением алкоголя в его мозгах по «законам химии».

Всякие шли толки, а дни меж тем катились, и, наконец, пришло время, что вернулся Игнатий к плотническому своему делу. Но рассказать про то, где он пропадал и что за эти три дня делал, он никак и никому не хотел.

— Это, говорил он, — вечная тайна и умрет со мной, если люди об этом сами не догадаются. Выдать эту тайну — значит, людей погубить и самому погибнуть в первую очередь ни за что ни про что.

Вскоре слух тревожный пронесся вихрем по селу, что и к попу Израилю прилепилась хворь вроде Пропадевой. Поп ездил с требой в деревеньку Ветошкино, долго оттуда не возвращался, и соседи рассказывали, что он прибыл только ночью на другой день, и в комнатах у него до утра отстаивался свет.

Подряд целую неделю после этого поп не показывался на улицу и даже в ближайшее воскресенье не справлял службу, отговорившись недомоганием. Он призвал членов церковного совета и Малафеиху и о чем-то сокровенно с ними шептался.

Вскоре у Лобановых пропала овца. Карпова жена ноги сбила, искавши овцу по лугам и оврагам, и тут ей совет дали отправиться к бабке Полумарфе в Лиходеевский дол, в котором она теперь обреталась. Бабка Полумарфа дала Анне совет, и овца действительно вернулась, как было указано ею, в третий день, неизвестно откуда взявшись.

В Немытой возвратился интерес к Полумарфе.

Полумарфа была беспоповкой, щепотников и бритоусов недолюбливала. Та сторона района, где Лиходеевский дол, была сплошь кулугурская. В Лиходеевке имелась обитель, и несколько стариц там издавна славились божьей жизнью. Были у них и земли, и леса, но потом земля эта отошла к мужикам, а старицы пристроились чтицами — ходили по богатым кулугурским домам отчитывать покойников и изгонять хворь из людей. Бабка Полумарфа особо прославилась этим. Говорено было, что она поселилась теперь для спасения души в часовне у колодчика.

Часовенку эту выстроили лет пятнадцать назад, когда было объявлено старицами «чудо» — в Лиходеевском долу на сухом месте из-под березы пробился ключ. Беспоповцы тайно ходили ночами к ключу, разрывали его руками, увеличили и отстроили — вбили туда кадку, а сверху положили березовый сруб.

Вскоре разошлась молва — вода «пользует». Местные кулугуры дневали и ночевали там. А потом объявились и сами «исцеленные». По району хаживали люди — баба, у которой ноги были в язвах, а после того как она помазала их водою и прошла «искус» — «все как рукой сняло», и ее приятель, у которого десять лет был отнят язык, а потом речь вернулась вновь. Таких стало очень много — они ходили по району и просили на «нужду».

С революцией излеченные сгинули, и было не до стариц. Пришло время, землю их передали мужикам. Но вдруг Лиходеевский дол всплыл вновь, а с ним и колодчик, и старица Полумарфа. Никто теперь не ходил по району и не хвастался исцелением, но те, кто веровал в старицу, сами тайком наведывались к ней. Вместе с советами, как лечить болезни, и лекарствами приносили бабы от старицы жалобы на многотрудность житья и ответы на то, сколь времени жить «совратителям благости» и сколь времени продержится по написанию артельное житье.

Кем-то был пущен в оборот и такой слух: сам-де создатель указал гибелью Анныча, а еще раньше Федора Лобана, ложность пути, по которому идут безбожники, и что будет мор на главарей и впредь, пока не образумятся. Опять стали поговаривать о церковном законе, идущем в Лиходеевском долу из-под земли каждую полночь, о явлениях «священного» огня и о видениях, постигающих людей близ колодчика. Вскоре в газету к Саньке стали поступать селькоровские заметки о том, что ходила по району женщина боса, нага и голодна, собирала кусочки и всем говорила, что она из немытовского колхоза, и о том, будто Полумарфа нагадала, что колхозу провалиться под самое преображенье. Преображенье было на носу, население волновалось, бабы перешептывались. И вот однажды Санька предложил Паруньке спутешествовать в Лиходеевский дол, поглядеть на старицу, а может, и побеседовать.