«Товарищ» стоял на зимовке, одинокий и скучный, с разоруженными мачтами и отшнурованными парусами. На палубе было пусто и тихо. Практиканты давно разъехались, и на нем осталась лишь кадровая команда. Я походил по палубе и зашел к Адамычу в каюту. Старик что-то шил большой парусной иглой. Он обрадовался моему приходу, хотя я и не был уверен, что он меня помнит. Ведь столько молодежи проходило через его руки каждый год! Адамыч засуетился и начал предлагать мне чай с каким-то особым вареньем, которое варил сам.

— Ну, как живешь, орел? Хорошо? Плаваешь на паровике? Это ладно. Я вот помню в тысяча восемьсот девяносто пятом году… — И он начал одну из своих длиннейших историй.

Я посидел с ним недолго и пошел на «Гдов». Там я чувствовал себя дома.

В Одессе я получил ласковое письмо от мамы и еще один маленький синий конверт — от Жени. Она писала:

«Здравствуй, Гоша! Как жаль, что я не видела тебя перед уходом в рейс. Ты не прав, когда пишешь мне, что я буду презирать тебя, узнав о твоем исключении из техникума. Нет, не буду. Конечно, это большая неприятность, но ведь это не значит, что тебе закрыта дорога в мореходное училище. Ведь ты сам писал, что начальник примет тебя обратно, если ты будешь иметь хорошие отзывы. Правда? Вот ты и постарайся доказать, что можешь их получить. Я уверена, что ты сможешь. Неужели ты будешь хуже, чем все? Нет, нет! Такой мысли я не допускаю. Мне было бы очень горько, если бы так случилось. Так и знай. Когда ты приедешь, мы обо всем поговорим. Мне очень хочется тебя видеть. Какой ты все-таки счастливый. Моряк! Борешься со стихией, видишь разные страны. Но у меня жизнь, кажется, еще интереснее. Я увлекаюсь театром и чтением. Читаю запоем. Какая прекрасная книга «Овод»! Если не читал, то обязательно прочти.

Ходила на литературный вечер, посвященный памяти Маяковского. Прекрасно читали его стихи. Очень понравилось. Жаль, что он так рано умер. Не знаю, успеет ли мое письмо в Одессу, поэтому писать больше не буду. Пиши больше обо всем и о своей жизни. Я жду с нетерпением твоих писем. Желаю всего хорошего.

Женя».

В Одессе заканчивались черноморские рейсы. Здесь мы должны были грузиться на Плимут, а потом «Гдов» отправлялся в Мурманск. А мне так хотелось в Ленинград!

На юге уже чувствовалось приближение весны. Почки набухли, снег стаял, и шаги гулко, по-весеннему звенели на асфальтовых тротуарах. Воздух был чист и прозрачен. На Приморском бульваре начали появляться гуляющие. Дни стояли теплые, напоенные запахом зелени и моря.

«Гдов» вышел в рейс. Проходим Бискайский залив. Дует свежий попутный ветер. Небо безоблачное. Море — с белоголовой зеленой зыбью. Плимут уже недалеко.

Мы с Тубакиным обедали в столовой, только что сменившись с вахты. Неожиданно бешено застучал гребной вал в машине. Затем все стихло. Мы выскочили на палубу. «Гдов» медленно разворачивался бортом к зыби, потом остановился и беспомощно закачался на волне. Из машины, на ходу застегивая китель, выскочил старший механик и побежал на мостик. Наверное, случилось что-то серьезное. Вскоре раздался свисток с мостика, и Журенок пробежал мимо нас. Через несколько минут он появился снова и объявил:

— Всем собраться на передней палубе!

— А что случилось, Паша?

— Винт, кажется, соскочил с вала!

Все собрались на передней палубе. «Гдов» продолжал качаться на волнах. Его понемногу бортом дрейфовало по ветру.

К нам вышел Андрей Федорович. Лицо его было озабоченно.

— Я собрал вас для того, чтобы все знали, что случилось с судном и какое решение я принял, — сказал капитан. — По сообщению Ивана Павловича, мы потеряли винт. Причина пока неизвестна. Скорее всего, отдалась гайка крепления винта. Это мы выясним в порту. Теперь наша задача — найти выход из трудного положения.

— Надо запросить по радио, нет ли поблизости наших судов, которые могли бы взять нас на буксир, — предложил Чернышев.

— Уже известно, — хмуро ответил Андрей Федорович, — близко никого нет. Самые близкие — в пятистах милях от нас. А за это время, если переменится ветер, мы можем очутиться на берегу.

— Тут, по-моему, думать нечего. Нужно вызвать французский буксир, и пусть он отведет нас в ближайший порт, а там мы поставим запасной винт своими силами, — сказал Иван Павлович.

— Просто, конечно, но дорого. Знаете, сколько возьмут они, если узнают о нашем положении? Сотни тысяч. За спасение всего судна.

— Ну какое же здесь спасение? Простая буксировка… — возмутился стармех.

— Плохо вы знаете этих «спасателей».

Свежий ветер дул нам в спину, и мне стало холодно.

Я переменил место и машинально подумал, что «Гдов» до потери винта шел на фордевинд.

«А что, если… — мелькнуло у меня в голове, — что, если под парусами?.. Нет, это невозможно. Дико…» Но эта мысль не оставляла меня. «Поставить паруса и идти на фордевинд. Почему невозможно?» И я сказал:

— Андрей Федорович, а что, если под парусами… Ветер попутный…

— Ты скажи еще «на веслах»! — засмеялся Квашнин. — Совсем зарапортовался!

Но Андрей Федорович недовольно посмотрел на него:

— А я вот тоже решил идти под парусами. До Плимута восемьдесят миль. Если такой ветер продержится пятнадцать — двадцать часов, мы дойдем, а, судя по прогнозу, смены ветра не предполагается.

— Что вы, Андрей Федорович! На современном паровом судне какие паруса? — удивился стармех.