На одной из улиц мы прошли мимо неприглядного серого дома. Около него на грубо сколоченных деревянных скамейках сидели люди. Молодые, пожилые и совсем старые. Ни разговоров, ни смеха не было слышно среди них. Никто не улыбался. Они напоминали манекены, рассаженные на скамейках. Чернышев взял меня под руку и негромко сказал:

— Видишь? Это грузчики. Ждут работы. Такой колоссальный порт, а что делается! Работают два раза, в лучшем случае — три раза в неделю, а жить надо целую неделю. Понял?

Мы долго еще ходили по портовому району Антверпена. Чернышев показал мне целое поле, застроенное лачугами, сделанными из старых деревянных ящиков, ржавых листов кровельного железа, с кривыми подслеповатыми окнами и покосившимися трубами. Кое-где среди этих «домов» виднелись грядки. Ни деревца, ни кустика не было видно на всем этом огромном тоскливом поле. Только резкий ветер прилегал сюда от недалекого моря да еле слышно шумели невидимая река и порт.

— Что это? — с волнением спросил я Павла Васильевича.

— Это, Игорь, город безработных. Тут живут те, которым уже нечем платить за каморки.

Я был поражен и подавлен. Чернышев ответил на мои мысли:

— Вот, Игорь, когда ты будешь в иностранных городах, а их тебе придется видеть много, начинай их осматривать с рабочих районов, и тогда ты увидишь подлинную правду жизни.

На обратном пути к судну Чернышев рассказывал мне о странах, в которых бывал. Его слова раскрывали передо мной тайну больших капиталистических городов. Он бывал почти во всех портах мира и хорошо знал жизнь рабочих.

Приближался день отхода, а в машине явно что-то не ладилось. Пар выключили, динамо остановили и перешли на береговой свет. Кочегары, машинисты, механики сутра до ночи работали. Даже старший механик Иван Павлович, обычно ходивший в щегольском кителе, теперь лишь изредка появлялся на палубе в грязном комбинезоне и тряпкой вытирал струйки пота, катившиеся по его черному от сажи и копоти лицу. Я слышал, как он сказал капитану:

— Плохо дело, Андрей Федорович, не успеем к отходу. Задержимся на пару дней.

Рябинин, помолчав, строго ответил:

— Этого нельзя допустить. Укладывайтесь в срок.

Механик безнадежно махнул рукой.

В котлах образовалась сильная накипь, невозможно было держать нужное давление пара, и из-за этого судно теряло скорость хода. На Черное море с такими котлами идти было нельзя. Капитан приказал приступить к чистке котлов и сделать ее до окончания погрузки.

После работы к нам с Тубакиным зашел Квашнин и пригласил в каюту к боцману. У Чернышева уже собралась вся палубная команда. В каюте было тесно и накурено. За столом сидел Алексей Алексеевич — старпом.

— Ну, кажется, все собрались, — сказал Павел Васильевич. — Вот в чем дело, товарищи. До отхода остались считанные дни. В котлах такая трудная работа, что машинная команда не успеет закончить очистку к сроку. А вы знаете, сколько стоят сутки простоя для такого парохода, как «Гдов». Я предлагаю создать бригаду котлочистов из палубной команды. Взять на себя один котел и вызвать на соревнование машинную команду. Кто лучше и быстрее сделает. Что вы думаете, а?

— Я вполне согласен с боцманом. Результат будет блестящий, — поддержал Чернышева Алексей Алексеевич.

Остальные молчали. Затем Чулков улыбнулся и сказал:

— Если нужно — так нужно. Думаю, что не хуже их сделаем.

— А я против. Что мы — кочегары, что ли? У каждого своя работа. У них своя, а у нас своя. Мы же их никогда не просим красить или, например, трюмы чистить, — с возмущением высказался Филиппенко.

— Конечно, по правилам нельзя палубную команду заставить работать в машине. Это только во время авральных работ можно. Но сейчас дело другое. Поставлена на карту честь всего судна. Думаю, что надо помочь, — спокойно и не торопясь проговорил Журенок.

— Если товарищам требуется помощь, то обязательно надо помочь. Где же тогда морская дружба? — краснея, сказал я.

Мне казалось, что меня обвинят в том, что я еще мало плаваю, чтобы выступать по этому вопросу, но Чернышев одобрительно посмотрел на меня и сказал:

— Кажется, один только Филиппенко против помощи машинной команде. Так вот, я хочу объяснить ему, — Чернышев стал серьезным, — что на советском судне нет машинной и палубной команды. У нас есть один коллектив, один экипаж «Гдова». Успехи машины — наши успехи. Их неудачи — наши неудачи. Все ложится на коллектив, и потому не может быть никаких разделений, когда кому-нибудь нужно помочь. Возможно, что скоро придется помогать нам, палубникам. И машина нам поможет. Это на старом флоте в царское время офицеры сознательно разжигали вражду между верхней и нижней командами. У нас этого нет. Как, Филиппенко? (Филиппенко смущенно молчал.) Давайте проголосуем: кто за помощь машинной команде?